Лента: Политика

Единая европейская валюта нуждается в трансфертном союзе – но каким ему быть? Экономисты предостерегают от несоразмерной финансовой поддержки слабых регионов и напоминают: государства должны самостоятельно расплачиваться по долгам

Новая единая германская валюта получила идеальное прикрытие с флангов, "огневую поддержку" ей обеспечивали политики. Летом 1990 года немецкая марка в ГДР стала официальным платежным средством; тремя месяцами позднее пять новых земель вступили в состав ФРГ.

В расширенном пространстве немецкой марки почти сразу появилось все то, чего так не хватает экономистам и политикам в еврозоне: общий экономический и финансовый курс, в целом унифицированные системы налогообложения и социального обеспечения, масштабное перераспределение доходов и расходов между регионами. Подписанные соглашения стали "выражением солидарности всех немцев", торжествовал тогдашний канцлер Гельмут Коль – и заверял: еще немного, и восток страны превратится в "цветущий край".
   
Увы, это оказалось иллюзией. Объем финансовой помощи и целевых трансфертов старых федеральных земель новым превысил 1,4 трлн евро, но "процветание" в бывшей ГДР наступать не спешит.
   
Доходы, объемы экспорта и производительность труда на востоке Германии до сих пор существенно ниже, чем на западе. Зато по уровню безработицы и текущему дефициту бюджета новые федеральные земли лидируют. Статистики говорят о "стагнации процесса восстановления экономики".
   
Опыт Восточной Германии – это своеобразный контрапункт для нынешней дискуссии о будущем евро. Для выхода из кризиса политики и экономисты требуют наконец обеспечить единой валюте недостающий политический фундамент. Президент ЕЦБ Жан-Клод Трише высказывается за назначение общеевропейского министра финансов, глава Еврогруппы Жан-Клод Юнкер намерен "коллективизировать" кредитную политику за счет евробондов, канцлер Ангела Меркель совместно с президентом Франции Николя Саркози анонсирует общеевропейское экономическое правительство.
   
Нельзя, чтобы финансовая политика и дальше оставалась прерогативой отдельных государств, убеждены они: единой европейской валюте нужны единые нормы налогообложения и бюджетного планирования, которые бы спускались из центра, солидарная ответственность по госдолгам и система перераспределения доходов, сглаживающая разницу между богатыми и бедными регионами. "Общая валюта не может существовать без общей фискальной политики", – говорит гамбургский экономист Томас Штраубхаар.
   
Однако пример Восточной Германии свидетельствует: порой политический союз лишь усиливает экономическое неравенство. Вместо поисков выхода из экономического кризиса отдельные регионы предпочитают мириться с ролью постоянных получателей субсидий.
   
И поэтому, если внимательно присмотреться к финансовым системам индустриальных держав, напрашивается простой вывод: важно не само наличие трансфертного союза, а то, как он устроен. Каким может быть максимальный размер региональных трансфертов? Нужно ли полностью передавать все вопросы национальной финансовой политики в центр? А главное, насколько целесообразно установление солидарной ответственности по долгам отдельных государств?
   
Вопрос в том, как быть с экономическим неравенством, как найти непростой баланс между справедливостью, эффективностью и экономическими механизмами в рамках валютного союза. Пока у страны есть собственная валюта, в ее распоряжении остается проверенное средство, позволяющее контролировать торговый дефицит или же профицит. Коррекция валютных курсов помогает регулировать товарооборот между странами.
   
Но когда страна вступает в валютный союз, включаются уже совсем другие механизмы. Один из них – крупные финансовые вливания в экономику бедных стран за счет богатых. Другой – экономическое "самопожертвование" бедных стран: наемные работники отправляются на заработки к процветающим соседям или мирятся с резким снижением зарплат, чтобы их продукция вновь стала конкурентоспособной.
   
В условиях нормально функционирующего валютного пространства можно увидеть примеры как первого, так и второго. Когда тот или иной регион сталкивается с трудностями, приходят на помощь более благополучные партнеры; но в то же время и само население демонстрирует готовность затянуть пояса. Самое важное – найти правильные пропорции, тем более что для политиков зачастую проще объяснить избирателям неизбежность финансовой помощи, чем вынужденное урезание госрасходов.
   
И потому, в частности, в Европе система трансфертов не выравнивает, а, наоборот, закрепляет экономические перекосы. И, несмотря на колоссальные транши, пропасть между богатыми и бедными странами не уменьшается.
   
В Италии с 1945 года богатые северяне помогают бедным южанам, к недавнему времени объем трансфертов за год приблизился к 50 млрд евро в год. Деньги шли то на прокладку дорог, то на строительство металлургических заводов, то на поддержку малого бизнеса – но экономический разрыв не сокращался, а рос. Средства уходили, как в песок, в безрассудные мегапроекты, немалая их часть оседала в карманах мафии, а долгожданный подъем так и не начинался. Средний доход на душу населения в Калабрии до сих пор в два с лишним раза ниже, чем в Ломбардии.
   
В Бельгии свыше 10 млрд евро в год "утекает" из благополучной Фландрии в бывшие регионы угольной и металлургической промышленности на юге страны, что, однако, тоже не способствует уменьшению экономического неравенства. Безработица во франкоязычной части страны почти в два раза выше, чем на севере; экскурсионные бюро в валлонском Шарлеруа зазывают туристов на прогулки по "самому отвратительному городу на земле".
   
Конечно, Италия и Бельгия в экономическом плане были расколоты и до перехода на евро. Но после отказа от лиры и франка напряженность лишь возросла. Только то обстоятельство, что ни одна из сторон не хочет терять столичный Брюссель, препятствует пока распаду страны Бельгии. В Италии в дополнение к "Лиге Севера" недавно появилась и партия Юга, объявившая своей миссией избавление бедных регионов страны от "северо-итальянского гнета".
   
Впечатляющая система финансового перераспределения действует и в Германии. Федеральные земли практически не имеют собственных источников доходов, финансирование центра и регионов осуществляется главным образом из общих налоговых поступлений. Вдобавок такие бедные земли, как Берлин, Саксония-Ангальт или Саар, могут претендовать на субсидии из средств, собираемых на богатом юге республики. Чтобы сгладить экономический дисбаланс, только в рамках финансового выравнивания ежегодно между федеральными землями перераспределяется около 7 млрд евро.
   
При другой модели, резко отличающейся от немецкого варианта трансфертного союза, основная нагрузка в рамках конъюнктурной адаптации ложится на граждан. Например, в США наемные работники с куда большей легкостью переезжают с места на место в поисках хорошо оплачиваемой работы, чем европейцы, что во многом объясняется отсутствием языковых барьеров.
   
В результате по ту сторону Атлантики экономические перекосы быстрее выравниваются без масштабного вмешательства центра. Конечно, в США есть и федеральные налоги, и целевая помощь Вашингтона регионам, а солидные элементы социальной системы – медицинское страхование пожилых (Medicare) и бедных граждан (Medicaid) – уменьшают экономическую напряженность. Но даже намека на финансовое перераспределение по немецкому образцу в стране нет. Оксфордский экономист Клементс Фуест объясняет это типично американской "антипатией к государству".
   
В Америке даже невозможно представить себе, чтобы какие-то штаты пытались переложить на остальных членов федерации последствия накопления непомерных долгов, как это происходит в Европе. В исследовании американского экономиста Роберта Инмана отмечается, что за последние 170 лет федеральные и региональные власти лишь в качестве исключения брали на себя финансовые обязательства нижестоящих институтов. В 1997 году Соединенные Штаты заплатили по кредитам столичного Вашингтона, запутавшегося в долгах, а правительство Нью-Джерси с 2002 года помогает портовому городу Камден.

В остальном в Штатах действует строгий запрет на "перевод" долгов – аналогичный закрепленному в соответствующем пункте Маастрихтского договора. Его смысл в следующем: если не можешь хозяйственно распоряжаться деньгами, то не рассчитывай на помощь ни Вашингтона, ни своего штата. И потому, когда несколько недель назад штат Миннесота был вынужден заявить о своей неплатежеспособности, никакого "спасительного зонтика" над ним не появилось. Правительство штата закрыло многочисленные ведомства, заморозило большую часть строек, финансируемых из его средств, и отправило две трети чиновников в неоплачиваемый отпуск.
   
В США это нормально: если какой-то из штатов сталкивается с трудностями, ему приходится сокращать расходы, повышать налоги и договариваться с банками-кредиторами о реструктурировании долгов.
   
Принцип дает благотворный эффект: стороны стараются действовать осмотрительно, а не пускать дело на самотек. Кредиторы тщательно взвешивают платежеспособность своих государственных клиентов, а штаты берут взаймы только в том случае, если есть основания полагать, что с долгами получится расплатиться.
   
Как следствие, уровень задолженности регионов в США невысок, особенно если сравнивать с положением в Европе. Начиная с Аляски или Нью-Йорка и заканчивая Техасом или Калифорнией долговая нагрузка на отдельные штаты в среднем равняется 17% ВВП, что во много раз меньше, чем в Ирландии, Италии или Греции, и что снижает риск пострадать вследствие превратностей финансового рынка. Даже если ставки по займам вдруг стремительно возрастут, то финансово-бюджетные последствия этого будут не слишком велики. Опасность того, что непомерные долги одного из членов федерации подкосят американскую валюту, равна нулю.
   
Очень похожими методами пользуется и Швейцария, чтобы обеспечить стабильность своей валюты. "Жители Берна не испытывают особой солидарности с тессинцами, – объясняет экономист Шарль Бланкар. – И потому Конфедерация установила строгие правила бюджетного регулирования".
   
Кантоны пользуются финансовой автономией, федеральные налоги невысоки, центр не несет ответственности по долгам регионов. Но важнее другое: принципы бюджетной политики не просто закреплены в Конституции, они соблюдаются на деле – даже в годину кризиса.
   
Так, в 90-х годах несколько кантонов столкнулись с финансовыми затруднениями: региональные банки понесли потери в результате неудачных спекуляций недвижимостью. Ни одному из правительств не пришло в голову обратиться за помощью к центру. Вместо этого в кантонах подняли налоги, чтобы собрать средства для санации своих проблемных банков.
   
Несколькими годами позже альпийский городок Лойкербад, привлекавший средства на разного рода проекты в области туризма, погряз в колоссальных долгах. Когда городской совет объявил о своей неплатежеспособности, банки-кредиторы попытались было истребовать деньги с кантона Вале. Однако верховный суд Швейцарии иск отклонил. Судьи сочли, что кредитные институты должны сами принимать меры на случай, если кто-то из их заемщиков не сможет платить.
   
Поручитель отвечает головой – эта старая народная мудрость оказывается верной не только в частной жизни, но и применительно к финансовым взаимоотношениям между государствами, тем более в рамках валютного союза. Если его отдельные члены могут слишком уж легко перекладывать свои риски на остальных, то само существование такого союза оказывается под угрозой. И это подтверждается многочисленными примерами.
   
Так, в середине ХIХ века Франция, Бельгия, Италия, Греция и Швейцария образовали Латинский валютный союз, явившийся предтечей Европейского валютного союза. Курсы валют его членов жестко привязали друг к другу, и все государства обязались принимать дензнаки партнеров. Но потом отдельные страны, прежде всего Италия и Греция, воспользовавшись едиными правилами, набрали большие долги – и стали печатать деньги, чтобы иметь возможность их обслуживать. Остальные страны валютного союза пытались оградить себя от последствий инфляционистской политики южан, в результате в середине 20-х годов их валютный союз распался.
   
Долговой кризис Аргентины также во многом был вызван безответственной финансовой политикой ее регионов. В 80-х и 90-х годах региональные правительства страны вовсю занимали деньги в своих региональных банках, но расплатиться по кредитам не смогли. Потребовалось вмешательство правительства и эмиссионного банка. В конечном счете в 2001 году Аргентина объявила дефолт и воспользовалась помощью МВФ. В результате стране пришлось вводить курс жесткой экономии, приведший к тяжелой рецессии. Уроки, которые Европа может извлечь из опыта других стран, очевидны. Берлинский экономист Хенрик Эндерляйн предупреждает: трансфертный союз в рамках еврозоны не сможет функционировать должным образом, если его строить по образцу таких централистских государств, как Франция или Швеция. Правильно было бы избрать для Европы модель "конкурентного федерализма" по примеру Швейцарии или США. Штаты или кантоны принимают основные решения, касающиеся доходов и расходов, автономно. А невысокие налоги в пользу федерального центра или, например, централизованная система страхования на случай безработицы обеспечивают минимальный уровень финансового выравнивания.
   
Но главное в том, что ответственность по своим долгам несут сами страны-члены валютного союза. И тот, чьи финансовые дела пришли в упадок, сам несет всю тяжесть последствий, начиная с роста ставок по кредитам и заканчивая возможным банкротством.
   
Помощь со стороны остальных членов допустима только в том случае, если она увязана с жесткими обязательствами и предполагает контроль со стороны надгосударственных организаций, таких как МВФ. И тот, кто не в состоянии самостоятельно платить по долгам, должен поступиться своим государственным суверенитетом в пользу какого-нибудь "европейского комиссара по сокращению расходов" – или объявить себя банкротом. "Немецкая система финансового выравнивания, – убежден экономист Эндерляйн, – не может служить примером для Европы".
   
Вывод таков: трансфертный союз – это важно. Но еще важнее его пределы.



Михаэль Зауга
Источник: "Профиль"
Перевод: Владимир Широков
Оригинал публикации: "Der Spiegel" №33(732) от 12.09.2011