Лента: Политика

Джордж Фридман – основатель и руководитель аналитической группы Stratfor. Данная статья основана на главе из его книги «Следующие сто лет: прогноз на XXI век», которая выходит в переводе на русский язык в издательстве «Эксмо» в серии «Библиотека “КоммерсантЪ”». Статья дана в журнальной редакции.

Невозможно всерьез обсуждать будущее, не поговорив о Китае, где проживает четверть населения Земли. За 30 лет китайская экономика сделала огромный шаг вперед, превратив КНР в могущественное государство. Но это не означает, что подобный рост будет длиться вечно, в то же время его замедление приведет к значительным социальным и политическим проблемам. Судя по географическому расположению, Китай едва ли станет действующей геополитической «линией разлома». Если на его территории вспыхнет конфликт, Пекин будет не столько нападать, сколько защищаться от других стран, которые попытаются воспользоваться его слабостью. Тем не менее Китай крайне важен, так как, вероятнее всего, именно эта страна будет претендовать в ближайшее время на лидирующие позиции в мире, – по крайней мере, так предполагают многие эксперты.

Остров-материк

Китай – это, по сути, остров. От остального мира его надежно изолируют обширные участки непроходимой местности и пустошей. К северу простираются монгольские степи и Сибирь – малонаселенные, суровые и труднопроходимые края. На юго-западе тянутся неприступные Гималаи. Южная граница с Мьянмой, Лаосом и Вьетнамом пролегает по гористой местности, густо покрытой джунглями, а на востоке Поднебесную омывает океан. Людские массы могут пересечь китайскую границу лишь на ее западном участке, где страна соседствует с Казахстаном, но даже там для этого потребуется немало усилий, а в истории не так часто находились веские причины, способные побудить кого-то к вторжению в Китай с запада.

Подавляющее большинство населения живет в пределах 1 500 км от побережья, занимая треть территории страны в ее восточной части, в то время как остальные две трети заселены очень слабо.

Поднебесную полностью завоевывали только один раз: в XII веке это сделали монголы. Китай в свою очередь крайне редко устанавливал собственные порядки за пределами нынешних границ. На протяжении всей своей истории страна не была склонна к агрессии и лишь изредка вступала во взаимодействие с остальными государствами. Важно помнить, что Срединная империя не всегда вела международную торговлю, периодически «запирая» границы и избегая общения с чужестранцами. А когда китайцы все же занимались торговыми операциями, они использовали сухопутные маршруты, подобные Великому шелковому пути, проходившему через Центральную Азию, или торговые суда, отплывавшие из восточных портов Китая.

Европейцы появились здесь в середине XIX столетия, когда страна переживала очередной период изоляционизма. Это было единое, но сравнительно бедное государство. Используя силу, европейцы закрепились в Китае, благодаря чему в его прибрежной полосе завязалась оживленная торговля. В результате резко выросло благосостояние жителей побережья, а также увеличилась пропасть между уровнем жизни в береговой зоне и внутри страны. Неравенство повлекло за собой ослабление контроля центральной власти над прибрежной полосой и общий рост нестабильности и хаоса. Жителям процветающих областей были больше по душе тесные связи с европейцами (или даже их господство).

Период хаоса длился с середины XIX века до 1949 г., когда к власти пришли коммунисты. Мао Цзэдун попытался совершить революцию в таких приморских городах, как, например, Шанхай. Потерпев неудачу, он предпринял знаменитый длительный поход в глубь территории, где собрал армию из бедных крестьян, победил в гражданской войне и вновь овладел побережьем. После этого он вернул Китай в состояние, в котором тот пребывал до появления европейцев. С 1949 г. и до ухода Мао из жизни КНР являла собой единую страну, находившуюся под жестким контролем правительства, граждане которой были бедны и лишены возможности общения с внешним миром.

Смерть Мао Цзэдуна побудила его преемников еще раз попробовать реализовать извечную китайскую мечту – увидеть страну процветающей благодаря международной торговле, но сохраняющей единство и управляемой сильным центром. Дэн Сяопин понимал, что Китай не может вечно оставаться в изоляции и в то же время чувствовать себя в безопасности: кто-то обязательно воспользовался бы экономической слабостью страны. Поэтому Дэн Сяопин решил рискнуть. Он был уверен, что на сей раз Китай сможет открыть границы, стать активным участником международной торговли и при этом не пасть жертвой внутренних противоречий.
Прибрежные районы вновь стали богатеть и установили тесные связи с внешним миром, но во внутренних областях по-прежнему царила нищета. Напряженность между прибрежными районами и остальной частью страны нарастала, однако китайскому правительству удалось удержать бразды правления, не утратив контроля ни над одним регионом и не прибегая к чрезмерным репрессиям, которые могли бы спровоцировать массовое восстание.

Так продолжалось около 30 лет – не такой большой срок для любой страны (и, уж точно, не для Срединной империи). Нерешенным остается вопрос о том, можно ли управлять внутренними силами, накапливающимися в КНР. Именно с этого места мы начнем свой анализ Китая и его влияния на международную систему в XXI столетии. Останется ли Китай участником мировой торговой системы? И если останется, не распадется ли он снова на отдельные части?

Призрак японского «пузыря»

В начале XXI века Пекин уверенно демонстрирует, что он в состоянии в течение неопределенного времени удерживать ситуацию в равновесии. Правительство утверждает, что сможет постепенно перемещать ресурсы из обеспеченных районов в глубь территории, не встречая сопротивления со стороны обитателей побережья и не давая поводов для недовольства жителям глубинки.

Однако здесь кроется еще одна серьезная проблема. На первый взгляд Китай – капиталистическая страна с частной собственностью, банками и остальными надлежащими атрибутами. Но его нельзя назвать капиталистическим государством в полном смысле слова, так как рыночные условия не влияют на распределение капитала. Связи здесь значат гораздо больше, чем наличие бизнес-плана. В условиях азиатской традиции семейных и социальных уз либо коммунистической системы политических взаимоотношений кредиты выдавались по самым разным причинам, которые практически не имели отношения к бизнесу. Поэтому неудивительно, что в итоге значительная часть их не была погашена. По приблизительным оценкам, сумма «безнадежных» длогов составляет 600–900 млрд долларов (или от четверти до трети ВВП КНР). Это – огромные деньги.

Справляться с такой суммой непогашенных займов помогает очень высокий темп роста производства, в основе которого лежит экспорт товаров с низкой стоимостью. Мировому рынку всегда нужны дешевые товары, и поступающие от их продажи средства помогают компаниям с большой задолженностью удерживаться на плаву. Но чем ниже цена, которую Китай устанавливает за свои товары, тем меньше прибыли они приносят. А не приносящий выгоды экспорт создает лишь видимость бурной деятельности в экономике, в действительности никак не участвуя в ее развитии. Представьте себе компанию, которая зарабатывает деньги на том, что продает товары по себестоимости или по еще более низкой цене. Денежные поступления в ее бюджет будут очень велики, но они исчезнут с той же скоростью, с какой появились.

Такая проблема существует в Восточной Азии давно, ярким примером является Япония. В 1980-х гг. эту страну считали экономической сверх-державой. Из-за нее американские корпорации несли колоссальные убытки, а студентам экономических факультетов советовали учиться у японцев и перенимать их опыт ведения бизнеса. Безусловно, экономика Японии развивалась «семимильными шагами», но этот стремительный рост в большей степени объяснялся не успехами в управлении, а особенностями банковской системы.

По закону большинство граждан могли вложить деньги только в японскую почтовую службу, которая одновременно действовала в качестве банка. Почта выплачивала минимальные проценты. Затем государство ссужало эти средства крупнейшим банкам Японии по процентной ставке, также значительно уступавшей международным образцам. В свою очередь банки на выгодных условиях одалживали эти деньги компаниям, с которыми они были связаны (например, Sumitomo Bank давал кредиты компании Sumitomo Chemical). Если американские компании в 1970-х гг. брали кредиты под проценты, выражавшиеся двузначными числами, их японские коллеги получали займы лишь за незначительную часть подобных сумм.

Разумеется, показатели японских фирм превосходили американские. Стоимость полученных ими средств была гораздо ниже. Вряд ли покажется удивительным, что в Японии отмечался весьма высокий уровень частных сбережений. В то время в стране не существовало государственной системы пенсионного обеспечения, как таковой, а корпорации выплачивали мизерные пенсии. Японцы готовились к старости, накапливая сбережения. Они не экономнее американцев – просто их отчаяние было гораздо глубже. И у всех этих отчаявшихся людей оставался только один выход: делать вклады, приносившие крайне низкий процент дохода.
В то время как высокие процентные ставки дисциплинировали западные компании, отсеивая слабых игроков, японские банки ссужали деньгами дружественные корпорации по искусственно заниженным ставкам. Настоящего рынка не существовало. Деньги лились рекой, а определяющим фактором служили связи. Как следствие, было выдано много безнадежных кредитов.

Основным способом финансирования в Японии оставалось получение кредитов, а не повышение стоимости активов компаний за счет размещения акций на фондовой бирже. Советы директоров оказывались больше заинтересованными не в получении прибыли, а в обеспечении притока денежных средств, удерживавших их компании на плаву и покрывавших долги. Поэтому Япония имела один из самых низких показателей доходности акционерного капитала среди промышленно развитых держав. Но при этом она демонстрировала высокие темпы роста экономики, что объяснялось ее структурой: японцы жили за счет экспорта.

Им просто приходилось это делать. Рядовые японцы не тратили деньги, и поэтому страна не могла строить экономику на основе внутреннего спроса. А поскольку японскими компаниями управляли не инвесторы, а их сотрудники и банкиры, которые хотели только одного – увеличить сумму поступавших средств, вопрос о том, приносит ли компания прибыль, отступал на второй план. Соответственно экспорт дешевых товаров значительно вырос. После этого выдавались кредиты на еще бЧльшие суммы, снова возникала необходимость в дополнительных средствах, происходила очередная возгонка объема экспортируемых товаров. Экономика поднималась как на дрожжах. Но одновременно в глубине назревал кризис.

То легкомыслие, с которым японские банки ссужали деньгами корпорации, увеличило число безнадежных кредитов, которые так и не были погашены. Финансирование часто получали изначально нежизнеспособные проекты. Вместо того чтобы просто списать эти долги и позволить таким компаниям объявить себя банкротами, японские банки предоставляли им дополнительные займы, чтобы уберечь от ликвидации. Количество выдаваемых кредитов росло, а так как деньги вкладчиков шли на поддержание системы, очень важную роль в привлечении дополнительной наличности играл экспорт. Денежная масса переполняла экономику, но всю финансовую систему изнутри подрывали фирмы, деятельность которых поддерживало государство, а также те, что заботились только о росте притока наличности, но не о получении прибыли. Значительное увеличение экспорта почти не приносило доходов. Вся система работала лишь ради того, чтобы остаться на плаву.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что японская экономика переживает бум, захватывая рынки при помощи невероятно дешевых товаров. Японцы не ставили во главу угла прибыль, как это делали американские фирмы, и казалось, что будущее принадлежит им. На самом деле все было наоборот. Япония жила за счет доставшихся ей дешевых средств, контролируемых государством, а низкие цены представляли собой отчаянную попытку сохранить поступление наличности, чтобы удержать банковскую систему от распада.

В конечном итоге сумма долгов выросла до такого уровня, что стало невозможно их покрывать за счет экспорта. Японские банки начали лопаться, и их спасало только вмешательство государства. Вместо того чтобы позволить обширной рецессии «дисциплинировать» экономику, Токио прибег к разным спасительным мерам, позволившим купировать острую боль и перевести ее в хроническое недомогание, отголоски которого можно легко обнаружить и сегодня. Рост экономики, а вслед за ним и активность на рынке резко пошли на убыль. Довольно любопытно, что, хотя кризис разразился в начале 90-х гг. ХХ столетия, многим на Западе потребовался не один год на осознание того, что японская экономика потерпела крах. О японском экономическом чуде говорили еще в середине 1990-х гг.

Какое отношение вышеизложенное имеет к Китаю? По сути, КНР – Япония, принимающая стероиды. Это не просто азиатская страна, в которой социальные связи ставятся выше экономической дисциплины, а еще и коммунистическое государство, где денежные средства распределяются по политическим мотивам, а также имеет место манипулирование статистикой. Кроме того, акционеры, нуждающиеся в прибыли, по значимости уступают банкирам и государственным чиновникам, нуждающимся в наличных средствах. Экономики обоих государств в значительной мере опираются на экспорт, демонстрируют невероятный рост и рискуют рухнуть, если он начнет хотя бы немного замедляться. По моим оценкам, уровень «безнадежных» долгов Японии перед 1990 г. равнялся приблизительно 20 % ее ВВП. Аналогичные показатели Китая, по самым скромным подсчетам, составляют около 25 %, и я готов поспорить, что эта цифра ближе к 40 %. Но даже 25 % – это очень и очень много.

Китайская экономика кажется полной энергии и сил, и если принимать во внимание только темпы роста, ею нельзя не восхищаться. Однако рост – лишь один из факторов, которые следует учитывать. Более важен вопрос о том, приносит ли он прибыль. По большому счету рост китайской экономики абсолютно реален, за счет чего происходит поступление средств, необходимых для выполнения банковских операций. Но в действительности он не укрепляет экономику. А если рост замедлится (к примеру, из-за рецессии в Соединенных Штатах), все может рухнуть в считанные дни.

В Азии подобное уже случалось. В 1980-х гг., когда Япония была самой динамично развивающейся экономикой в мире, здравый смысл говорил о том, что она подавит США своей экономической мощью. Но когда подъем резко замедлился, произошел тотальный банковский обвал, от последствий которого страна полностью так и не оправилась даже спустя 20 лет. Подобным образом, когда в 1997 г. рухнула экономика Восточной Азии, это стало абсолютной неожиданностью для людей, хорошо помнивших о ее стремительном взлете.

За последние три десятилетия объем китайской экономики многократно возрос. Сама мысль, что такие темпы роста можно поддерживать неопределенно долго, противоречит основополагающим экономическим принципам. Рано или поздно определенные циклические закономерности, из-за которых более слабые игроки вынуждены уходить с рынка, обязательно дадут себя знать. В один момент простая нехватка квалифицированной рабочей силы положит конец постоянному подъему. У роста есть структурные пределы, и Китай к ним уже близок.

Три возможных пути

Япония решила свою проблему замедлением роста экономики. У нее был достаточный запас политической и социальной дисциплины, чтобы совершить переход без каких-либо беспорядков. В странах Восточной Азии эта проблема решалась двумя способами. Некоторые (такие, как Южная Корея и Тайвань) приняли жесткие меры и в итоге окрепли, что стало возможно только благодаря тому, что там были сильные правительства. А другие страны (как, например, Индонезия) так и не оправились после подобных потрясений.

Проблема Китая носит политический характер. КНР удерживают воедино деньги, а не идеология. Если в экономике наступит спад и в страну перестанут поступать средства, это не только парализует банковскую систему, но и заставит содрогнуться все общество до самого основания. В Китае лояльность либо покупают, либо добывают силой. Если убрать деньги, остается только принуждение. Снижение деловой активности, ведущее к банкротствам компаний и безработице, может повлечь за собой общую нестабильность. Поэтому в стране, где бедность имеет эндемический характер, а безработица – обычное дело, дополнительная напряженность, вызванная экономическим спадом, обязательно выльется в политическую нестабильность.

Вспомните, как Китай раскололся на прибрежную и внутреннюю части в период между вторжением британцев и триумфом Мао Цзэдуна. Для находившихся в прибрежной полосе компаний, которые процветали благодаря внешней торговле и инвестициям, превыше всего были их зарубежные интересы, и они пытались выйти из-под контроля центральной власти. Они привлекли в страну капитал европейских империалистов, а также американцев, имевших в Китае финансовые интересы. Сегодняшняя ситуация практически ничем не отличается от тогдашней. У бизнесмена из Шанхая есть общие интересы с партнерами из Лос-Анджелеса, Нью-Йорка и Лондона. В сущности, он зарабатывает гораздо больше денег благодаря именно этим связям, а не связям с Пекином. По мере того как центральная власть будет оказывать на него все большее давление, процветающий район не только захочет освободиться от нее, но и попытается убедить другие страны направить свои войска для защиты их взаимных интересов. Тем временем более бедная часть китайцев, проживающих во внутренних областях, либо попытается переехать в прибрежные города, либо окажет давление на правительство, требуя обложить прибрежный бизнес налогами.

Оказавшись между молотом и наковальней, Пекин сдастся, утратив способность контролировать происходящее, или, наоборот, подавит выступления с такой беспощадностью, которая отбросит страну далеко назад, во времена международной изоляции эпохи маоизма. Самым важным представляется вопрос, какой из вариантов развития событий более вероятен.

В основе китайского государственного режима лежат два фактора. Первый – бюрократия, управляющая всей страной. Второй – мощь армии и сил безопасности, выполняющих волю государства и Коммунистической партии. Третий фактор – коммунистическая идеология – к настоящему времени ушел в прошлое. Эгалитаризм, бескорыстие и служение людям стали архаичными понятиями, которые всё еще проповедуют, но никто уже не верит в них и тем более не руководствуется ими.

Государство, партия и органы безопасности в той же степени поражены упадком в идеологии, что и остальная часть общества. Новые порядки принесли партийным бонзам непосредственную выгоду. Если бы коммунисты попытались вернуть себе полный контроль над прибрежными территориями, довольно сложно представить себе, что они действовали бы чересчур агрессивно. Ведь компартия является неотъемлемой частью той системы, которая озолотила эти районы. В XIX веке возникла та же проблема, когда государственные чиновники в прибрежном районе не пожелали выполнять приказы Пекина. Они хотели заниматься коммерческой деятельностью с участием иностранцев.

Если серьезный экономический кризис действительно наступит, центральному правительству понадобится идеология, которая заменит коммунизм. Если людям придется приносить себя в жертву, то хотя бы во имя чего-то, во что они верят. Китайцы уже не способны верить в коммунизм, но они всё еще могут верить в Китай. Правительство попытается остановить процесс распада, усилив националистические настроения и вызвав к жизни их неизменного спутника – ксенофобию. Подобно тому как Мао Цзэдун когда-то обвинял чужеземцев в слабости и нищете Китая, партия вновь обвинит их в сложностях китайской экономики.

Разногласия по экономическим вопросам приведут к нарастанию конфронтации с иностранными государствами (которые станут защищать свои инвестиции), так что разыграть националистическую карту будет довольно легко. Великодержавная идея заменит коммунистическую идеологию. Противоречия помогут поддержать позицию китайского руководства. Обвиняя иностранцев в своих неудачах и оказывая сопротивление другим странам дипломатическими средствами и при помощи все более мощной армии, китайцы добьются поддержки своего режима широкой общественностью. Вероятнее всего, это произойдет в период 2010–2020 гг.
Самым естественным представляется противостояние с Японией и США – историческими противниками Пекина, с которыми он вступил в конфликты, принявшие вялотекущий характер. Россия вряд ли будет рассматриваться как враждебное государство. Однако вероятность военной конфронтации с Японией или Америкой невелика. Китаю крайне сложно напасть на какое-либо из этих государств. Его Военно-морской флот слишком слаб, чтобы выдержать дуэль с флотом Соединенных Штатов. Поэтому идея вторжения на Тайвань может быть заманчивой в теории, но едва ли осуществимой на практике. Китай недостаточно силен на море, чтобы проложить себе дорогу через Тайваньский пролив, и, безусловно, не был бы в состоянии защищать конвои, подвозящие припасы войскам, ведущим бои на территории Тайваня. В ближайшие 10 лет Китай вряд ли сможет вывести свои Военно-морские силы на столь высокий уровень, чтобы бросить вызов американскому флоту. На это требуется гораздо больше времени. Таким образом, развитие Китая может пойти по трем путям.

При первом из них он продолжит развиваться астрономическими темпами неопределенное время. Такого не случалось еще ни с одной страной, и КНР едва ли станет исключением. Необычайно быстрый рост в течение последних 30 лет привел к значительной разбалансированности и неэффективности китайской экономики, что обязательно придется исправлять. В определенный момент Пекину не избежать болезненной повторной «настройки», через которую уже прошли остальные азиатские государства.

Второй путь – возврат к централизации, когда противоборствующие интересы, возникшие после спада в экономике, будут контролироваться сильной центральной властью, наводящей порядок и ограничивающей свободу действий в регионах. Этот сценарий вероятнее первого, но тот факт, что личные интересы многих высокопоставленных руководителей идут вразрез с идеей централизации, также ставит под сомнение его успешную реализацию. Правительство не может быть уверенным в том, что его собственные члены будут обеспечивать соблюдение правил.

Национализм – вот единственный инструмент, который помогает избежать распада. Если Китай пойдет по третьему из возможных путей, он не выдержит последствий экономического спада и распадется на отдельные регионы, границы которых хорошо известны, а центральная власть выпустит из рук нити управления. С точки зрения истории это более правдоподобный сценарий. Кроме того, он принесет выгоду наиболее обеспеченным классам и иностранным инвесторам. При таком варианте развития Китай окажется в положении, в котором он был до прихода к власти Мао Цзэдуна, когда между различными районами страны была конкуренция, порой даже вспыхивали конфликты, а Пекин пытался сохранить контроль над ситуацией.

Если признать, что китайской экономике в определенный момент придется пройти повторную «настройку», то это приведет к серьезным трениям, как и в любой другой стране. И тогда представляется, что наиболее точно реалиям и фактам китайской истории соответствует именно третий сценарий.

Японское участие

В период 2010–2020 гг. развитые страны столкнутся с сокращением численности населения и нехваткой рабочих рук. В силу глубоко укоренившихся национальных стереотипов жители некоторых государств либо вообще не приемлют иммиграцию, либо примиряются с нею с большим трудом. Например, Япония относится к иммиграции с крайней антипатией, однако она ей нужен источник рабочей силы, которая будет подчиняться и которую можно будет обложить налогами для материального обеспечения пожилых работников. Большинство рабочих, которые сами могут решать, куда ехать, не выберут Японию, так как там иностранцев, которые хотят стать гражданами этой страны, воспринимают откровенно враждебно. Живущие в Японии корейцы не являются ее гражданами. Даже если они жили и работали в Японии всю жизнь, им выдаются документы, где они названы «корейцами» (без указания того, о Северной или Южной Корее идет речь).

Однако давайте представим себе, что Китай – это огромная масса сравнительно дешевой рабочей силы. Если китайцы не поедут в Японию, японцы могут приехать в Китай, как бывало раньше. Использование китайцев на предприятиях, созданных японцами, но расположенных в КНР, станет альтернативой иммиграции. Более того, далеко не одна Япония поступит таким образом.

Одновременно с этим Пекин попытается ужесточить контроль над страной. Обычно подобные действия центральной власти свидетельствуют о том, что она готова смириться с более низкими показателями экономического роста. Но хотя крупномасштабное присутствие японского капитала, сосредоточенного в определенных районах и обеспечивающего китайцев работой, может принести много благ местным предпринимателям, политических дивидендов властям оно не принесет, а ударит непосредственно по интересам Пекина. При этом Токио будет против того, чтобы китайское правительство использовало полученные средства в собственных целях. И это поставит крест на самой идее такого сотрудничества.

Приблизительно к 2020 г. Токио добьется того, что союзники Китая будут бороться за японские инвестиции. Ради их привлечения прибрежные районы станут конкурировать друг с другом, сопротивляясь давлению и националистической идеологии Пекина. Возможно, присутствие Японии не принесет пользу внутренним областям Китая, но это точно будет выгодно компаниям и чиновникам, находящимся на побережье. Благодаря значительным денежным затратам, японцы обзаведутся союзниками в прибрежных городах, недовольных необходимостью делиться доходами ради удовлетворения потребностей жителей центральной части страны. Как следствие, появится противостоящий Пекину союз одного либо нескольких прибрежных районов и Японии. Токио задействует средства, которые быстро внесут разлад в китайское партийное руководство и ослабят способность контролировать прибрежные города.

Такие державы, как Япония, ощущающие тяжелый груз демографических проблем, но не способные справиться с крупномасштабной иммиграцией, увидят в Китае частичное решение своих проблем. Но, к несчастью, будет выбран далеко не лучший момент. Неизбежное снижение активности в китайской экономике вынудит Пекин проводить более решительную националистическую политику. Однако и сами власти будут ослаблены пагубным влиянием денег. Формально Китай сохранит целостность, но регионы будут всё более независимыми.

Вполне правдоподобное развитие событий в 20-х гг. XXI столетия напоминает страшные сны китайского руководства: страна поделена между соперничающими «князьками», иностранные державы пользуются возможностью и создают районы, в которых они могут устанавливать экономические правила с выгодой для себя, а центр безуспешно пытается сохранить единство государства. Второй вариант – это нео-маоистский Китай, где вся власть сконцентрирована в руках единого правительства ценой отказа от экономического прогресса. И, как обычно, наименее вероятен сценарий, при котором нынешняя ситуация будет продолжаться бесконечно.

Итак, в ближайшие два десятилетия Китай не превратится в геополитическую «линию разлома». Его географическое расположение делает это маловероятным при любом стечении обстоятельств, а при сегодняшнем уровне развития Вооруженных сил страны на преодоление географического фактора уйдет больше десятилетия. Потрясения китайской экономики и общества вызовут слишком много внутренних проблем, чтобы с ними можно было быстро справиться, поэтому у Пекина почти не останется времени на авантюры на международной арене. А в том случае, если Китай вступит в определенные отношения с иностранными державами, он с большей вероятностью будет защищаться от вторжения, чем посягать на чью-либо территорию.


Джордж Фридман
Источник: "Россия в глобальной политике "