Лента: Политика

Профессор Вильгельм Ханкель (Wilhelm Hankel) — бывший статс-секретарь министерства финансов Германии при министре Карле Шиллере (Karl Schiller), впоследствии в течение десяти лет был главным экономистом Kreditanstalt fur Wiederaufbau. Его последняя книга Die Euro-Lьge und andere volkswirtschaftliche Mдrchen («Ложь евро и другие экономические сказки»). Ханкель ответил на вопросы основателя международного Шиллеровского института Хельги Цепп-Ларуш (Helga Zepp-LaRouche). Перевод интервью был опубликован в американском еженедельнике EIR 1 мая 2009 года.


— Мы все внимательно следили за саммитом «Большой двадцатки», где был согласован пакет мер по стабилизации экономики в объеме 5 трлн долларов, кроме того, был втрое увеличен капитал МВФ — до 750 млрд долларов, плюс дополнительно 250 млрд долларов в SDR. Ранее министр финансов Германии Штайнбрюк (Peer Steinbrueck) предупреждал об инфляции. Осталась ли в прошлом эта угроза? А если нет, почему он поддерживает принятые договоренности?

— Нет, угроза инфляции не миновала, а только возросла. Ведь каждый ребенок знает — и министр финансов Германии тоже должен понимать, что рост денежной массы при сокращении товарной массы означает инфляцию. И инфляция определенно налицо. У нас она меньше сказывалась на стоимости жизни, но в значительной степени — на ценах активов, пузырях — пузыри разрастались на фондовом рынке, в секторе недвижимости. И инфляцию такими «лекарствами» не побороть, скорее, наоборот. Она будет расти, даже еще более интенсивно, и это самое опасное.

— Даже главный экономист ЕЦБ Юрген Штарк (Juergen Stark) впоследствии говорил, что это «деньги с вертолета», что подобные меры необходимо тщательно анализировать, и теперь такая политика может нанести непоправимый ущерб. Почему вопрос решается так неосмотрительно?

— От беспомощности, я полагаю. И поскольку спасателям не у кого искать помощи и спасения, они, как говорят у нас в Германии, поступают как «доктор Эйзенбарт». Доктор Эйзенбарт [врач начала XVIII века, чье имя стало синонимом шарлатанства], как известно, говорил: «Мне неважно, что за болезнь. Я знаю лечение, и пусть болезнь приспособится к моей терапии». К чему это приводит, было ясно еще 300 лет назад: к смерти пациента.

— Что вы можете сказать о новой роли МВФ? Фонд уже в значительной степени подорвал свой авторитет среди государств третьего мира, например, тем, что усугублял ситуацию в развивающихся странах, выдвигая условия «жесткой экономии». Кроме того, фонд не смог спрогнозировать кризисы — азиатский 1997 года или сегодняшний глобальный. И после этого он должен выступать спасителем мировой экономики.

— Да, полностью согласен. МВФ для глобальной экономики должен быть [как регулировщик с] красным предупредительным сигналом, который своевременно указывает на приближение кризиса где бы то ни было, предлагает возможные меры противодействия и, если нужно, приводит их в исполнение. Но сейчас фонд проводит как раз противоположную политику. В прошлом он призывал страны не допускать нарушения финансового баланса, то есть избегать тех мер, которые им абсолютно не по средствам, но сейчас фонд действует прямо противоположно, призывая государства спасать убыточные банки. И это противоположность реформе. Сейчас необходимо перестраивать финансовую систему, вместо того, чтобы искусственно поддерживать ее и допускать дальнейшую гипертрофию.

Германия не может быть банком для Европы

— Интересно также то, что сам МВФ, после значительного увеличения ресурсной базы, вслед за Джорджем Соросом (George Soros) требует, чтобы Германия помогала восточно-европейским государствам. Это просто возмутительно: теперь немецкие налогоплательщики должны платить за ошибки обанкротившихся банков.

— «Немецкий характер излечит мир» [«Am deutschen Wesen soll die Welt genesen» — лозунг, возникший во время Первой Мировой войны, который впоследствии использовали нацисты]. В прошлом эта идея уже была опровергнута, а сейчас она становится прямым гротеском. Она становится прямым гротеском, потому что мы используем Германию, превращая ее в банк еврозоны. Германия — государство с самыми большими профицитами, из остальных профицитными являются только Нидерланды, Австрия, Финляндия, но именно положительный финансовый баланс Германии до сегодняшнего дня стабилизировал евро.

То, что евро является ведущей валютой на международной арене после американского доллара и остается стабильным, достигается исключительно и только благодаря германским профицитам. Но их уже недостаточно для покрытия новых дефицитов старых дефицитных государств на фоне оттока капитала. В условиях все усиливающегося бегства капитала из дефицитных стран мы видим ту же ситуацию, которую уже наблюдали в Исландии. Это проявляется в Ирландии, Португалии, Испании, Италии, Греции и даже в соседствующей с Германией Франции. И Германия больше не может с такой нагрузкой справляться. Так что если Сорос говорит, что мы должны иметь дело даже с теми странами, которые не используют евро, но хотят присоединиться к валютному союзу, чтобы рекапитализировать экономику, то получается, что Германия — банкир, или лучше сказать — содержатель постоялого двора, который разливает бесплатное пиво, пока сам не разорится.

Кто первый откажется от евро?

— Вы упомянули Ирландию, страну с дефицитом в 13% ВВП и 80 млрд евро токсичных активов в банках, которая теперь, надо полагать, будет проводить самую жесткую политику экономии. И поскольку Ирландия входит в состав еврозоны, разумеется, у нее нет никакой возможности принимать какие-то еще меры — невозможно ни девальвировать валюту, ни напечатать денег, так что остается только вводить политику жестких ограничений против собственного населения.

— Да, остаются только две возможности. «Дефицитные братья» (наиболее тяжелая ситуация в Греции и Ирландии) могут взвалить дефициты на других, в том числе ЕЦБ, потому что ЕЦБ будет покупать эти бросовые активы. Естественно это будет означать, что полностью девальвируется и подрывается стоимость евро. Либо этим странам нужно рекомендовать единственный реальный выход, единственный эффективный метод лечения, то есть самопомощь. Это значит, что им придется отказаться от евро, поскольку они могут провести остро необходимые реформы только в рамках собственной монетарной политики, собственного валютного курса и собственной экономической стабилизации. Таким образом, им придется выйти из союза. Сейчас я не знаю, кто первым выйдет из еврозоны: перегруженные страны-банкиры, такие как Германия, или страны, которые сейчас переживают самый сильный кризис, такие как Ирландия, Греция и другие. Но один из двух вариантов реализуется.

— Вы, как и мы тоже, с самого начала выступали против евро как несостоятельной концепции. Теперь ваши доводы подтверждаются ситуацией в Греции, Испании и Италии. Как долго этот процесс может продолжаться?

— Все зависит от того, сколько времени потребуется, чтобы этот процесс прояснился в головах у политиков. Когда евро был введен, многие, особенно в Германии, говорили о так называемой «Sachzwangtheorie» (теории ограничений, теории давления обстоятельств). Все немецкие политики, как левые, так и правые, на тот момент были убеждены, что «давление обстоятельств» в виде европейской валюты приведет к формированию Объединенных государств Европы (United States of Europe), то есть политического союза. Но теперь мы видим, что это ограничение действует в обратном направлении. Поскольку европейская валюта нежизнеспособна, концепции Общего рынка и Европейского Союза тоже приходится пересматривать.

Нам необходимо вернуться к ситуации, которая была до евро — и было все совсем неплохо. Первые 40 лет Европейского экономического сообщества были вполне успешными — потому, что каждая страна, имея собственную валюту, была вынуждена решать кризисы (которые тогда тоже происходили) самостоятельно, своими средствами. И это всегда работало. Тогда случились кризисы в Греции, Италии, Испании, и эти страны посредством девальвации своих валют обеспечили возможность и время для решения проблем в реальном секторе, отчасти они их решили, отчасти нет, например, в Италии, в случае с южными регионами.

— Тогда в какой момент ситуация достигнет такого кризиса, что система распадется?

— Либо в том случае, если будут жечь автомобили и крушить витрины, если люди выйдут на улицы, громко выражая свое отчаяние и социальная напряженность усилится до такой степени, что каждое правительство выйдет из еврогруппы; либо (но я не думаю, что это вероятно) господин Штайнбрюк или его преемник осознает тот факт, что он абсолютно не в состоянии нести бремя дефицитов остальных стран зоны евро и тех, кто пока не вступил в валютный союз. А [нести это бремя] он совершенно определенно не в состоянии. Мы не можем допустить, чтобы Германия была доведена до нищеты только ради возможности преуспевания «Европы». Это история святого Мартина, который разорвал свою накидку и отдал половину нищему, и в результате оба погибли от холода. То же случится и со Штайнбрюком.

Не спасать банки

— Еще хотелось бы поговорить о спасении банков. Почему Ангела Меркель называет Hypo Real Estate системно-значимым банком? Как я помню, Hypo Real Estate [HRE] был изначально основан как «плохой банк», ведь он был выделен из Bavarian Hypovereinsbank при поглощении его банком Unicredit. Я думаю, что Opel — более системно-значимая компания, чем такой банк. Как вы на это смотрите?

— Я согласен. Я думаю, что Меркель — жертва своих плохих советников. Потому что они сами либо из этого банка, либо из числа его клиентов — скажем, Allianz или других компаний. То, что она считает системной проблемой — это дополнительные банкротства, которые вызовут неплатежеспособность HRE среди финансовых институтов — держателей акций HRE, особенно в страховой отрасли. Это затрагивает и систему пенсий, страхования жизни, пенсии государственных служащих и бюджетников.

— Думаю, очень важно здесь пояснить. Потому что мы видим, что многие говорят: «Да, банки нужно выручать, потому что они стратегически важны». Как вы объясните это с точки зрения реальной экономики?

— Так же, как с Комиссией Пекоры [предложение о расследовании причин кризиса, аналогичном слушаниям в Сенате США при Франклине Рузвельте в 1930-х годах]. Нам необходима независимая комиссия, не из банкиров, а из дипломированных бухгалтеров и аудиторов, и, разумеется, макроэкономистов старшего поколения — я говорю старшего поколения, потому что они хорошо разбираются в антикризисном управлении, тогда как более молодые специалисты, к сожалению, ничего о нем не знают. Комиссия должна провести проверку, в первую очередь, самого банка, но что намного важнее — разобраться, что было бы, если бы всем нашим «плохим банкам», в особенности в частном секторе, пришлось самим разбираться со своими убытками, и если бы их немногие «хорошие» инвестиции были переведены в новый банк. Я бы скорее настаивал на «хорошем банке», а не «плохом». Мы должны взять «хорошие активы» у «плохих банков» и перевести их в новую организацию, второй Kreditanstalt fьr Wiederaufbau (KfW), другими словами, банк по реструктуризации финансово-кредитной системы, и оставить задачу ликвидации «плохих банков» их прежним акционерам. Тогда мы увидим, что системные убытки в секторе намного меньше того уровня, которого они достигнут, если мы будем спасать систему и переведем кризис в реальную экономику.

— То же относится и к Opel: вопрос не только в Opel, он касается всего автосектора в Европе и, фактически, в мировом масштабе. Как бы вы решили вопрос сохранения промышленных мощностей? Поскольку именно они являются системно-значимыми, а не проигранный финансовый хлам.

— Я в этом тоже согласен с вами. Но ошибка нынешнего немецкого правительства, как и во многих других европейских государствах и, я думаю, в Америке тоже, в том, что они распыляют деньги туда-сюда, избирательно выделяя эту проблемную компанию либо тот проблемный сектор.

Сейчас пришел час общего наступления, экономического наступления на внутреннем рынке. Германия — это трагический пример, потому что внутренним рынком долго пренебрегали, ведь мы думали, что внешний сегмент, экспортный, более важен. До объединения Германии это, может быть, в некоторой степени было так, поскольку Германия обладала чрезмерным промышленным потенциалом относительно внутреннего рынка, так что для его полного использования необходимо было экспортировать. Но уже после воссоединения страны, или даже раньше, это стало неактуально, и что еще хуже, внутренний рынок Германии с того времени атрофировался. Это можно четко видеть по нашей разлагающейся инфраструктуре. В течение десятилетий инфраструктуру в Германии не поддерживали так, как следовало бы.

И вот я подхожу к реальной стартовой точке немецкой антикризисной программы: муниципальный сектор. 70% нашей инфраструктуры должно финансироваться городами и муниципалитетами. И эти субъекты не включены в налоговый кодекс Германии. Их доля в налоговых доходах, плюс-минус, 10%, фактически минимальна.

Таким образом, хороший совет Штайнбрюку — не спасать банки, а обеспечить финансовую поддержку муниципалитетам. Для этого не нужно искать новое финансирование, было бы достаточно увеличения их доли в распределении налоговых поступлений. Муниципалитеты стали бы отправной точкой немецкой инфраструктурной программы, от которой выигрывает весь внутренний рынок и в особенности немецкие граждане. Таким я вижу начало борьбы с кризисом. Мы должны заниматься не банками, а внутренним рынком, инфраструктурой, реформами социальной политики, в том числе здравоохранения и образования. И этот вопрос можно решать только на национальном уровне, а не на европейском, и определенно — не на глобальном.

— Немецкий институт исследований города (Deutsche Institut fьr Urbanistik) приводил цифры, что только в муниципальном секторе объем незавершенных инвестиционных проектов составляет 650 млрд евро, тогда как на федеральном уровне показатель исчисляется в триллионах. Другими словами, программа восстановления экономики может быть начата незамедлительно, только за счет внутренней политики.

— Да, это так. Большинство муниципальных проектов лежат на полке, за них нужно только снова взяться. Они были отложены из-за недостатка финансирования. Так что если Штайнбрюк обеспечит финансирование, что он и делает, хотя, к сожалению, не для тех получателей (банков) — если бы он перенаправил средства для муниципалитетов, тогда мы бы так не беспокоились о будущем Германии.

Развивать Африку

— Мы также думаем, что частично автоиндустрию можно было бы переоснастить на производство тракторов и сельскохозяйственной техники для развития Африки, и непонятно, почему Китай должен быть единственной страной, развивающей инфраструктуру Африки. Мы можем заключать, например, долгосрочные контракты на поставку сырья, и мы будем в этих целях развивать инфраструктуру. Не будет ли это разумным?

— Абсолютно разумно. И мы также должны включить благополучную часть нашего финансового аппарата в обеспечение средств для этого, поскольку то, что делают наши восточные коллеги, китайцы, совсем не модернизация по последнему слову техники, и поэтому для Африки это будет полезно только с некоторыми оговорками, тогда как основная функция здесь — обеспечить поставки сырья для Китая.

Поэтому я думаю, что мы должны сделать для Африки большее, и мы можем это сделать. Но это означает, что мы сначала сделаем то, к чему до последнего времени относились с преступной халатностью: создадим финансовую инфраструктуру, которой сегодня не хватает. Потому что все эти страны — за те 40 лет, что я работаю в этой сфере, консультирую правительства и центробанки — имеют значительные сбережения внутри страны, в среднем около 5% ВВП. Но эти сбережения остаются мертвым капиталом — их инвестируют на базарах, вкладывают в доллары или хранят дома. И дело в том, что эти страны не могут трансформировать сбережения в инвестиционные кредиты в масштабах страны в рамках эффективной банковской системы. Это основная трудность африканских государств — справиться с проблемой недоразвития банковского сектора и создать условия для самостоятельного использования собственного потенциала сбережений.


Наталья Бокарева
Источник: "BFM.RU "