Лента: Политика

Двадцатое столетие лихо назвали “американским веком”, и всё же то, что его так назвали, произошло невероятным образом. Сама фраза фактически не использовалась, пока издатель "Тайм" Генри Льюс не вынес её в свет в специальном выпуске журнала "Лайф" в 1941 г. – когда уже истекли 40 процентов двадцатого столетия. Кроме того, 1941-й был годом, в котором превосходство Америки и американского образа жизни казалось уже явно сомнительным. Только год назад Соединённые Штаты вышли, наконец, статистически говоря, из десятилетия Великой Депрессии. Армии нацистской Германии заняли бóльшую часть Европы, расположившись от Атлантического побережья Франции до сердца Советского Союза. В то же самое время армии императорской Японии заняли бóльшую часть Восточной Азии, от Маньчжурии и, по значительной части Китая, до самого Индокитая. Никакого объективного наблюдателя, скорее, нельзя было бы в чём-то обвинить, если бы он развлекался пессимистическими прогнозами о перспективах Америки.

Всё-таки, Льюс воистину был наделён даром предвидения. К концу двадцатого столетия практически все признали, что век реально был американским. Конечно же, никакая другая держава и образ жизни не могли претендовать на такой титул. Более того, поскольку двадцатый век плавно вплывал в двадцать первый, казалось разумным и даже самоочевидным утверждать, что и двадцать первое столетие также будет американским. В первую пару лет этого века было немного бума в публикации книг и некоторых восхищённых статей, и некоторого пренебрежения, а некоторые даже закрутили настолько, чтобы объявить об американской империи. Затем, в удивительно короткий промежуток времени, неустанный ряд событий почти стаккато* проколотый и пронзивший взрывом эту столетнюю имперскую мечту: атаки 9/11, неудачи войны в Ираке, а затем афганская война, и, особенно, порождённый американцами глобальный экономический кризис и Великая Рецессия 2008–09 гг.

* Стаккато (итал. staccato, от staccare — отрывать, отделять) (музыкальное), короткое, отрывистое исполнение звуков, чётко отделяющее их друг от друга – прим. ред.

Разочарования в Ираке и Афганистане в значительной степени дискредитировали американскую репутацию о высоком моральном уровне и разумной стратегической рассудительности, а мировой экономический кризис в значительной степени дискредитировал давнишний американский проект глобализации. Если брать более широко – эти трудности вызвали вопросы о применимости за (своей) границей таких фундаментальных американских ценностей, как либеральная демократия и свободные рынки, “американский путь” и “Вашингтонский консенсус”.

В то же самое время, когда уверенные мнения о втором американском веке и новой американской империи (мягкой, или же нет) рассеялись, другая великая держава с её собственной отличительной культурой и образом жизни устойчиво поднималась. В прошлое десятилетие, подъём Китая аккуратно воспроизвёл нечто обратное плавному падению Америки. Итак, осень 2009 г. – один год глобального экономического кризиса – и уже никого не убеждает довод, что двадцать первое столетие может всё ещё стать американским. Напротив, посреди возрастающего бурчания отказников уже есть вдумчивый комментарий в том смысле, что это столетие, вероятно, будет ретроспективно рассматриваться как китайское. [1]

Я в этом сомневаюсь. Соединённые Штаты могут быть всё ещё самыми выдающимися – хотя и не доминирующей – но великой державой, и они всё ещё могут предложить самый притягательный образ жизни. Но чтобы сделать это, Америка должна стать более американской, нежели она была в последние годы. Это означает, что она должна будет подремонтировать или повторно изобрести некие стержни, которые подняли Соединённые Штаты к высотам глобальной власти и процветания во второй половине двадцатого столетия. Эти стержни остаются единственным твёрдым телом и устойчивой поддержкой выдающейся американской роли в двадцать первом столетии. Итак, мы должны прояснить, каковы они.

Стержни первого американского столетия.

Дискутируя о власти, большинство аналитиков по международным отношениям разумно сосредотачивается на военной мощи ("жёсткая сила"), в данном случае – это многочисленные и высокотехнологичные вооружённые силы Америки. Соединённые Штаты сначала достигли превосходства в обычных вооружениях (Вторая мировая война), затем в ядерном оружии (бóльшая часть холодной войны), и последний раз – в войне века информации (“Революция в военных делах”, которая началась в 1980-ых годах). И, примериваясь к эталону привлекательности американского образа жизни, многие аналитики сосредотачиваются на специфических американских идеях и идеалах, или идеологической энергии ("мягкая сила"), в данном случае – это либеральная демократия, свободные рынки и открытое общество. Эти идеи и идеалы группировались и продвигались под множеством лозунгов, некоторые были предназначены охватить земной шар, часть – более ограниченные регионы, некоторое подчёркивали политические, а другие – экономические аспекты идеологии, например, такие забавные, как “Свободный Мир", " Альянс для Прогресса”, идея “универсальных прав человека”, “Вашингтонский Консенсус”, “Повестка дня Свободы".

Нет сомнения, что и военная сила, и идеологическая власть были центральными стержнями первого американского столетия. Однако, существенной основой для них, и для всей власти в международных отношениях, остаётся экономической мощь. (Это может походить на экономический механицизм или даже на марксизм, но это не так – я не утверждаю, что экономическая мощь достаточна, чтобы составлять превосходство в международных делах, но только то, что она необходима). Экономическая мощь, в свою очередь, влечёт за собой преимущество в трёх составляющих измерениях: индустриальной, финансовой и технологической (другими словами, – производство, банковское дело и инновации). В течение первого американского столетия, которое охватывает эпоху от высокой индустриальной до ранней информационной эры, Соединённые Штаты с очевидностью были предводителем мира в каждом из этих трёх измерений.

Индустриальное превосходство. В течение двадцатого столетия Соединённые Штаты были наибольшей индустриальной, производственной экономикой в мире. Их индустриальные продукты были конкурентоспособны на мировых рынках, а американская экономика зарабатывала иностранную валюту от их экспорта. Хотя Соединённые Штаты последовательно теряли своё конкурентное преимущество в старейших индустриальных секторах, таких как выплавка стали, автомобилестроение и бытовая электроника, они продемонстрировали экстраординарную способность завоевать новые индустриальные секторы, такие как космос, компьютерная техника и телекоммуникации, каждый из которых в то время принёс Соединённым Штатам новое конкурентное преимущество на мировых рынках на несколько десятилетий.

Конечно, многие экономисты уверены, что, поскольку экономика становится более сложной, она может оставить позади свой производственный компонент в целом, и просто переместиться вверх, во множество других секторов обслуживания (один из которых – финансы). Этот аргумент отчасти правилен.

Однако же, хотя экономика и может прекратить производство промышленных товаров, она всё же продолжит потреблять их, точно так же, как она ранее, возможно, прекратила производить сельскохозяйственные товары, но с очевидностью должна была продолжать их потребление. И действительно, поскольку экономика становится более развитой и богатой, она может потреблять даже больше промышленных товаров, чем она производила прежде, и эти товары должны откуда-нибудь появиться. Так же верно, что они должны быть импортированы, и за этот импорт нужно заплатить экспортом, который, в свою очередь, должен теперь обрести форму услуг. Но только некоторые услуги являются экспортными (имеют “международный спрос”), самыми важными из них являются финансы. Как оказалось, теперь разрешены к ввозу и другие: продвинутые обслуживающие экономические системы теперь импортируют услуги так же, как и их производство, как замечено в центрах аутсорсинга и в результате обработки данных телефонных опросов от Соединённых Штатов до Индии.

Реальная проблема в экономическом развитии – это не простое движение от производства к услугам, а, скорее, более сложное движение от старейших, статичных секторов, которые больше не способны приносить прибыль от экспорта, к более новым, динамичным секторам, которые могут (принести прибыль). Кроме того, эти новые сектора должны иметь достаточный масштаб, чтобы покрыть расходы на все те промышленные товары, которые теперь импортируются. У некоторых из них могут быть свои индустриальные особенности, например, инновации в секторах биотехнологии и возобновляемых источниках энергии; у некоторых могут быть свои особенности обслуживания, как у новых технологий в медицинской области.

Финансовое превосходство. В течение большей части двадцатого столетия Соединённые Штаты были нацией-кредитором. Они достигли этого частично из-за своего огромного валютного дохода, но также – благодаря политической стабильности (и поэтому – политической предсказуемости), которые привели к статусу доллара США, ставшему основной международной резервной валютой. Со своим собственным огромным количеством капитала и с зарубежными инвесторами, уверенными в стабильности и доллара США, и американских банков, Соединённые Штаты были всеобъемлющей и ведущей финансовой силой в мире в течение большей части двадцатого века.

Технологическое превосходство. Причина, по которой Соединённые Штаты могли непрерывно создавать новые промышленные сектора, состояла в том, что в течение большей части двадцатого столетия они были также лидером в развитии новых технологий. Уже в 1930-ых годах учёные и инженеры в других странах (особенно – в Великобритании и Германии) могли бы объявить о некоем новом изобретении, но тогда американцы брали на себя инициативу в разработке этого изобретения в инновацию и внедрению этой инновации в новую же промышленность. Со Второй мировой войной американцы также предположили и своё лидерство в новых изобретениях, лидерство, которое, в значительной степени, сопровождается неудачами и по сей день.

Американское технологическое превосходство было основано на нескольких уникальных и удивительных особенностях. Что явно и очевидно, у Соединённых Штатов долго была наибольшая – и, начиная со Второй мировой войны, даже лучшая университетская система в мире [2], Это обеспечило широкое объединение учёных и инженеров для внедрения новых изобретений и инноваций.

Во-вторых, американская система свободного рынка позволила предпринимателям использовать эти самые изобретения и инновации для строительства новых отраслей промышленности. И действительно, в комбинации передовых университетов и энергичных предпринимателей (зачастую, размещённых вместе в таких метрополиях, как Бостон, регион залива Сан-Франциско, а также Силиконовая Долина), начиная со Второй мировой войны рождались фактически всё новые индустриальные сектора, созданные в Соединённых Штатах.

В-третьих, общая численность американского населения долго держалась на среднем образовательном уровне. Хотя это преимущество и исчезло за прошлые два десятилетия, оно держалось в течение большей части двадцатого столетия. Этот образованный пласт от общей численности населения обеспечил множественные вливания эффективных и квалифицированных рабочих в новые индустриальные сектора.

От экономического до военного превосходства

Великая прочность американской экономики позволила Соединённым Штатам обладать также и большой военной силой. Огромный американский индустриальный потенциал с его и до настоящего времени невообразимым количеством танков, артиллерийских орудий, военных кораблей, морских транспортов, бомбардировщиков и истребителей, который существовал в 1941 г., даже после десятилетия Великой Депрессии быстро сокрушил нацистскую Германию и империалистическую Японию. Военные историки признают, что немецкая и японская армии были обе превосходны на уровне военных операций или “оперативного мастерства”. Но американские войска превзошли их превосходность своим собственным, в материальной части и логистике. (Американские войска были также часто выше на уровне военной стратегии, хотя в этом пункте среди историков есть большие расхождения.)

Военные историки также часто обсуждали то, как они видят характерный “Американский способ ведения войны”. Они соглашаются, что его две центральных особенности – подавляющая масса, в своих составляющих – людской и материальной частях, и всесторонняя мобильность – проектирование и непрерывная поддержка такой подавляющей массы на огромных расстояниях.

Но после того, как эти особенности достигли своего апофеоза во Второй мировой войне, американские вооружённые силы вскоре оказались перед фактом, что советские войска были ещё более массированными, нежели они сами. Соединённые Штаты отреагировали на этот вызов, догоняя третью военную передовую особенность – технологичность – в которой они недавно приобрели существенное преимущество. Соединённые Штаты сначала превзошли многочисленные советские войска ядерной технологией и вооружением, а затем, когда Советы разработали своё собственное ядерное оружие, компьютерными и телекоммуникационными инструментариями века информации. Эти американские военные новшества составили новые версии американского способа ведения войны. Как американская экономика сохранилась, чтобы воссоздать себя самоё, так сделали и американские вооружённые силы. Таким образом, в течение большей части двадцатого столетия никакая другая великая держава не могла соответствовать военной силе Америки, и главной причиной было господство американской экономической мощи, как проявления всех трёх из (рассматриваемых) измерений – промышленности, финансов и технологии.

Начиная с Вьетнамской войны, однако, и заканчивая современными войнами в Ираке и Афганистане, Соединённые Штаты столкнулись с новой проблемой. Ни их преимущества в многочисленности армии индустриальной эпохи, ни в ядерном вооружении, ни даже в оружии на основе высоких технологий века информации, не были эффективны при подавлении решительного и длительного восстания (своего рода доиндустриального противника). Итак, сейчас, уже в первом десятилетии XXI века, американские войска заняты изобретением ещё одного эффективного способа ведения войны. Его успех или неуспех при этом будут играть важную роль в определении, может ли двадцать первое столетие стать вторым американским, если будет, конечно, успех американских элит в восстановлении сил и эффективная формул для экономического динамизма.


Стержни сегодняшнего дня: Америка против Китая

Данный обзор стержней первого американского столетия может навести на некоторые обескураживающие мысли. Многие из тех стержней разбазарили или забросили, как предвидел Дэниэл Белл (род. 10 мая 1919 г. – американский социолог, автор концепции постиндустриального общества) в своих "Культурных противоречиях капитализма" – одно за другим, поколения американцев, в течение тех самых десятилетий, которые и составили большую часть американского Золотого Века. Сегодня уже очевидно, что два экономических стержня – промышленный и финансовый – особенно укоротились. Сравнение с Китаем ясно даёт понять это.

Хотя Соединённые Штаты остаются крупнейшей промышленной экономикой в мире, Китай намерен настигнуть их к 2015 г., или что-то около того. И Китай, конечно, является наибольшим и часто – самым конкурентоспособным производителем в таких основных секторах, как производство стали, товаров народного потребления и судостроение. Также он быстро расширяет и модернизирует свои автомобилестроительный и химический сектора. Это – основные сектора любой здоровой индустриальной экономики, и обычно они являлись генераторами больших доходов от экспорта. (Наряду с производством самолётов, эти сектора позволили Соединённым Штатам выиграть Вторую мировую войну и долго были основными в американском способе ведения войны.)

Индустриальное превосходство Китая и прибыль от экспорта, которую он получает, конечно же, были превращены в финансовый силу. 2 триллиона долларов США – это резервы Китая в иностранных валютах, и особенно – в американских долларах, – сейчас превышают таковые в любой другой стране. В прошлом году, китайское правительство использовало рычаги, опираясь на свои 800 миллиардов долларов США в Казначейских ценных бумагах, чтобы оказать давление на Американское Казначейство и Федеральную Резервную Систему относительно их политики, затрагивающей покупательскую способность доллара. Что даже более важно, они использовали свой финансовый потенциал для осуществления самой успешной экономической программы стимулирования, каковую разворачивало любое другое правительство, дабы не низвергнуться в глобальный экономический кризис. В 2009 г. самые эффективные практики в мире Кейнсианской налоговой политики – китайцы. (Кейнсианство – макроэкономическое течение, сложившееся как реакция экономической теории на Великую депрессию в США. Основополагающей работой была "Общая теория занятости, процента и денег" Джона Мейнарда Кейнса, опубликованная в 1936 году – прим. перев.)

И действительно, ответ китайского правительства на текущий глобальный экономический кризис замечательно подобен ответу президента Франклина Рузвельта на Великую Депрессию. Как и новый курс ФДР (Франклина Делано Рузвельта), китайская версия сосредотачивается на крупномасштабных расходах на объёмные инфраструктурные проекты, такие как строительство шоссе, железных дорог, мостов, возведение дамб, сельскую электрификацию и общественное строительство. Эта инфраструктура в проекте не только обеспечивает устойчивые рынки и непрерывную занятость для таких основных отраслей промышленности, как производство стали, цемента, тяжёлого машиностроения и гражданского строительства; она также приносит долгосрочную прибыль и повышает производительность народного хозяйства. И, в отличие от правительства Рузвельта в 1930-ых годах, и, в отличие от китайского правительства сегодня, правительство Обамы тратит на новую инфраструктуру совсем немного. Бóльшая часть его программы стимулирования направлена на простое поддержание существующих активов и занятости в избранных секторах обслуживания (и крупных избирательных округах Демократической партии), правительства штатов, местных органов власти и государственного образования.

Общие черты между американским ответом на Великую Депрессию и китайским ответом на сегодняшний глобальный экономический кризис не случайны. И Соединённые Штаты тогда, и Китай сегодня обладали обширной промышленной структурой, которая внезапно пережила и дряхлость, и излишний потенциал. С большей частью экономики, занятой промышленностью, и с промышленностью, соответственно, имеющей такой большой политический вес, естественно для правительств рассуждать о возрождении промышленности и производства. Сосредоточенная на промышленности (и ангажированная промышленностью) программа восстановления экономики будет обычно подчёркивать правительственные расходы (на восстановление производства) и некоторую Кейнсианскую налоговую политику.

Как бы то ни было, в Соединённых Штатах последних лет промышленность была намного меньшей частью экономики, нежели чем это было в 1930-ых годах, и чем она является в Китае сейчас. Скорее, именно финансы стали наикрупнейшим и единственным сектором экономики, наряду со превращением в самый выгодный и престижный; поэтому и не удивительно, что финансы стали наиболее политически влиятельным сектором экономики.

Это означало, что американский ответ на текущий экономический кризис сначала правительства Буша в 2008 г. и сейчас, – правительства Обамы в 2009 г.– был сосредоточен на финансах (и находился под влиянием финансов). Именно поэтому такой (ответ) выявил бросок “слишком больших, чтобы их подвести” финансовых учреждений к манипуляциям с процентными ставками и монетарной политикой (своего рода Фридманизм). (Милтон Фридман, 31 июля 1912 г. -16 ноября 2006 г. – американский экономист, лауреат Нобелевской премии 1976 г. «за достижения в области анализа потребления, истории денежного обращения и разработки монетарной теории, а также за практический показ сложности политики экономической стабилизации» – прим. перев.).

Действительным, и зловещим историческим аналогом американской экономики и сегодняшней экономической политики являются, поэтому, не Соединённые Штаты 1930-ых годов, а, скорее всего, Соединённое Королевство 1930-ых. К тому времени, британские десятилетия “мастерской мира” давно прошли; британская экономика была сосредоточена на финансах, и британские правительства соответственно этому разрабатывали свою экономическую политику. Сити (и Ломбард-стрит) были ещё более влиятельными там, нежели Уолл-стрит была (до недавних пор) – здесь. Эффект состоял в том, что во времена Великой депрессии Великобритания никогда не видела ничего похожего на "Новый курс дефицита текущих расходов и налоговой политики" (никогда ничего похожего на Кейнсианизм в собственной стране Кейнса). Вместо этого она испытала “потерянное десятилетие” мрачного застоя, который привёл впоследствии к её неспособности далее поддерживать свой статус мировой державы.

Короче говоря, если нынешние устремления Китая и экономическая политика продолжатся, то он с высокой вероятностью выйдет из текущего глобального экономического кризиса с экономикой более развитой и разнообразной, чем это было до начала кризиса. И наоборот, если собственные существующие тенденции в Америке и её экономическая политика продолжатся, то она выйдет из кризиса с экономикой, более искажённой и истощённой, чем та была прежде.

Технологическое превосходство

Следует помнить, что экономическая политика правительства Рузвельта – Новый курс и расходы на вооружение, гражданское кейнесианство и военное кейнесианство – привела к огромной и разнообразной индустриальной конструкции, которая не просто была мастерской мира, но также была и его чудом (в качестве иллюстрации – Всемирная ярмарка в Нью-Йорке 1939 г.). Эта индустриальная конструкция была полностью на своём месте в 1941 г., и, как оказалось, стала основой основ американского века. Если мы хотим использовать текущий кризис, мы должны произвести подобный эффект, и мы сможем сделать это, основываясь на одном крепком стержне, который у нас остался: наше давнишнее технологическое превосходство.

Китай со всей ясностью делает огромные капиталовложения, дабы достигнуть собственной технологической прочности, быстро расширяя и модернизируя университеты и научно-исследовательские институты, инвестирует в обязательное общее образование населения. В то время как эти меры были эффективны при устойчивом увеличении его (Китая) экономической продуктивности, исторически понадобилось много лет для экономики, чтобы переместить индустриальное и финансовое превосходство на технологическое. (Например, Соединённые Штаты достигли индустриального первенства в 1890-ых, а финансового в 1910-ых годах, однако, до Второй мировой войны их университеты явно не превосходили первейшие британские и немецкие). Центральный и стратегический вопрос, вокруг которого всё крутится – если страна в будущем добьётся технологического преимущества, то встанет на путь, который ведёт к новым секторам экономики будущего.

Сегодня, самые очевидные кандидаты на эти сектора – новые возобновляемые или "зелёные" источники энергии и их использование, новые, основанные на биотехнологии, изделия и технологические процессы, а также – инновации в медицине и охране здоровья. (Можно было бы допустить, что последние два кандидата явно не видны, но мы ошиблись бы: экономическое значение биотехнологии и использование биомимикрии далеко превосходят область медицинского применения, и не все новые методы лечения должны быть основаны на одной только лишь биотехнологии). Интересно, что администрация Обамы определила энергетику и родственные медицине достижения, как находящиеся в центре её собственного видения экономического будущего Америки, и что они, наряду с сектором образования, занимают видное место в описании администрацией обществу её собственной экономической программы стимулирования и приоритетов бюджета.

Потенциальные сектора экономики возобновляемой энергии, биотехнологии и медициныздоровья явно имеют жизненную важность для огромного числа людей во всём мире. Вдобавок, страны с передовыми или продвигающимися вперёд экономическими системами будут в состоянии и готовы потратить громадные суммы, чтобы импортировать новые продукты и технологические процессы из этих секторов. Если Соединённые Штаты смогут достигнуть в них лидерства, как они это сделали в двадцатом столетии в космосе, компьютерных технологиях и телекоммуникациях, это обезопасит крепкий стержень для ещё более широкого американского лидерства в мире в XXI веке. Китайцы не забывают обещанного – сделать по крайней мере один из этих новых секторов, возобновляемые источники энергии – стратегической отраслью промышленности. В последние несколько лет, как часть своей собственной программы экономического стимулирования, они начали строить большие фермы по использованию энергии ветра и солнечные электростанции, а также разрабатывать автомобили с перспективным аккумуляторным питанием.

Главной целью американского правительства должна быть поддержка и даже увеличение технологического превосходства Америки, особенно – в связи с развитием новых секторов экономики, которые будут лидерами на глобальных рынках. Это подразумевает поощрение и создание благоприятных традиционных оснований для американского технологического первенства: университетская система с её многочисленными учёными и инженерами; система свободного рынка с её многочисленными новаторами и предпринимателями; а также система образования для населения в целом (нуждающаяся, очевидно, в большем совершенствовании).

Некоторые экономисты утверждают, что для экономической производительности и международной конкурентоспособности важно только качество ведущих учёных и инженеров, и что уровень общего образования населения особо ни на что не влияет. Однако изобретения этих учёных и инженеров должны быть преобразованы и распространены во все сектора экономики. Это требует поддержки со стороны большой пласта интеллектуальных, квалифицированных и добросовестных технических, конторских и промышленных рабочих, пласта, который должен непрерывно воспроизводиться и модернизироваться системой образования. В любом случае, Соединённые Штаты вряд ли продолжат обладать производительной и конкурирующей экономикой, если они будут продолжать поддерживать большое и растущее число своих граждан, которые настолько плохо образованы, чтобы быть постоянно не- и под- нанятыми.

В целях улучшения общего образования, вероятно, настало время, чтобы возвратиться к традиционной американской ценности – конкуренции. Многочисленные попытки преобразовать монопольные государственные школы (более точно, правительственные школы) потерпели неудачу; решение придёт, если позволить большому разнообразию частных школ свободно конкурировать с правительственными. Все хорошие школы могли бы получать общественную помощь; и ни одна не должна получить государственную монополию. К сожалению, так как один из главных избирателей Демократической партии – ассоциация учителей государственных школ, политика образования администрации Обамы, вероятно, только ухудшит положение дел.

Военный вывод

Даже если мы преуспеем в том, чтобы оживить нашу экономику в зависимости от научно-технологического лидерства, то нам всё ещё предстоит обновить успешный американский способ ведения войны в нынешних обстоятельствах. Это умаляет предмет спора о том, как мы будем побеждать повстанческие движения и другие петли и стрелы враждебных негосударственных действующих лиц.

С одной стороны, отчаянно скучный (но всё ещё обсуждаемый) американский опыт с действиями против партизан во Вьетнаме, который пришёл в разгаре первого американского века, убедили более чем поколение американских войск после произошедшего, что война по подавлению партизан была несовместима с любой версией американского способа ведения войны. С другой стороны, недавний успех в Ираке новой (фактически возобновлённой) американской доктрины действий против партизан вселяет некоторую надежду.

Отгадка к загадке, заданной повстанческой войной, находится в поисках ещё более тесного сотрудничества, в особенностях американского способа ведения войны, поскольку они были фактически продемонстрированы в американской военной истории. Мы уже упомянули известные особенности подавляющей массы и разносторонней мобильности, наряду с более поздним дополнением – высокими технологиями.

Но, когда Соединённые Штаты вели войны в двадцатом столетии, они добавили ещё одну, в значительной степени, непризнанную особенность: твёрдую уверенность относительно сухопутных войск союзников. В Первой мировой войне они были с французскими и британскими армиями; во Второй мировой войне – с британскими и советскими армиями; в корейской войне – с южнокорейской армией; и во Вьетнамской войне – с южно-вьетнамской армией. Даже на войне в Заливе 1991 г., американские войска действовали наряду с существенными ударными подразделениями, обеспеченными другими членами “коалиции согласных” (например, из Великобритании, Франции и Саудовской Аравии). Короче говоря, “подавляющая масса” американских сухопутных войск всегда была чем-то вроде иллюзии; войска американских союзников были зачастую более многочисленными (хотя менее действенны и эффективны), нежели сухопутные войска непосредственно Соединённых Штатов, и эти союзные войска часто брали на себя многие более трудоёмкие боевые задачи. Маленькая грязная тайна американского способа ведения войны – это то, что союзники США частенько делали бóльшую часть грязной работы.

Именно эта тайна армии и корпуса морской пехоты США, вновь применены в Ираке в 2006–07 гг.. Они поняли, что ключ к успешным действиям против партизан – в объединении с местными силами, в данном случае – с суннитскими племенами “Aнбар пробуждается” – у которых были собственные причины для противостояния мятежникам Аль-Каиды. Американские войска теперь пытаются применить подобную стратегию в Афганистане, стремясь отколоть различные племена пуштунов от повстанцев Талибана. Однако одна из причин, по которой суннитские племена объединились с американскими войсками в Ираке, заключалась в том, что они, так же, как и повстанцы Аль-Каиды, опасались в правительстве шиитского большинства. Племёна пуштунов в Афганистане не испытывают какого-либо сопоставимого страха и, следовательно, у них нет какого-либо соответствующего стимула, чтобы подвигнуться к союзу с американскими войсками.

Общий вывод, который следует извлечь об имеющемся потенциале для любого американского способа ведения войны против партизан, – это то, что Соединённые Штаты должны будут всегда полагаться на местные силы, будь то местные военные, или просто местная милиция, у которых есть собственные возможности для эффективных действий против партизан. Американские войска могут быть в состоянии добавить определённые существенные компоненты или создать необходимые условия (такие как, например, эффективное оружие, профессиональная подготовка, мобильность и логистика, или просто вполне достаточно заплатить), но они никогда не смогут успешно делать изнурительную и грязную работу, действуя против партизан совершенно обособленно. Это означает, что Соединённым Штатам не следует предпринимать кампанию против партизан, пока они не разработали полное знание и чёткое представление о местных силах и потенциальных союзниках на данном театре военных действий.

На практике это означает также, что Соединённые Штаты должны, как правило, стремиться решать свои проблемы, не прибегая к использованию регулярных американских войск ни для каких оперативных действий против партизан вообще. Скорее, основное внимание американских вооружённых сил должно быть направлено на предотвращение войны и, если война неизбежна, побеждать вооружённые силы других великих держав во всех форматах войны двадцать первого столетия. Причина, по которой мы сейчас подвергаемся нападению только на суб-стандартных направлениях, состоит не в том, что не может существовать причин для атак на нас с других сторон, просто потому что никто не посмеет. Ежели мы потеряем наше превосходство на этих направлениях, всё же, кое-кто мог бы здорово дерзнуть.

Массовая культура и американский идеализм.

Переосмысление и реконструкция своих экономических и военных стержней предоставили бы Соединённым Штатам возможность взять на себя мировое лидерство. Однако, обновив свою способность быть мировым лидером, Соединённые Штаты должны были бы также учиться снова тому, как действовать в одиночку. В течение почти двух десятилетий американские политические лидеры часто действовали по отношению к другим нациям, и, особенно, по отношению к другим великим державам методом, который гарантированно спровоцирует их раздражение и презрение, или даже их гнев и презрение. Такое положение требует, чтобы мы обратили некоторое внимание и на культурный стиль американского лидерства, и на контекст власти, в котором оно (лидерство) осуществляется.

Со всеми разговорами среди американских политических комментаторов о "мягкой силе" и привлекательности американской массовой культуры у остальной части мира, обычно забывается, что сия массовая культура в основном нравится молодёжи, особенно – той молодёжи, которая всё ещё безответственна, непослушна и беспомощна. Она не часто привлекает зрелых, особенно – настолько зрелых, чтобы быть лидерами в своей семье, сообществе или стране, тех, кто ответственен за их безопасность и процветание. Короче говоря, американская массовая культура – культура для подростков, но не для взрослых, и взрослые во всём мире это знают и поступают соответственно. Если американские лидеры хотят возглавить лидеров других стран, они должны будут действовать как зрелые и взрослые люди, но не как ищущие внимания знаменитости американской поп-культуры.

Точно так же, за всеми разговорами среди американских политических лидеров и комментаторов об американском "идеализме" и привлекательности американских ценностей для остальной части мира, обычно забывается, что большинство политических лидеров в других странах – реалистичные мужчины, принимающие разумные решения в своих национальных интересах (и своих собственных). Они ожидают, что лидеры других стран, включая Соединённые Штаты, делают то же самое. Это особенно верно для нынешних лидеров Китая и России. Изучив всё об идеологических требованиях в пору своего взросления, и отложив идеологию в сторону, став взрослыми, они не могут считать, что американские политические лидеры, в свою очередь, действительно верят, что американские идеалы должны продвигаться ради самих идеалов, ради их “универсальной ценности”, а не как легитимизация или прикрытие для интересов США. Если американские лидеры хотят превзойти таких вот лидеров других стран, они должны действовать в реалистическом стиле, а не в стиле идеалистов.

Тут напрашивается ключевой выбор. Реализм требует, чтобы мы определили новый состав великих держав контексте двадцать первого, среди которых Соединённые Штаты имели бы превосходство. Хотя восстановление стержней экономической и военной мощи, сделает Соединённые Штаты самой видной державой в мире, они больше не будут доминировать. Также будут и другие великие державы: одни растут, как Китай и Индия, некоторые снижаются, как Европейский союз и Япония, а некоторые в чём-то растут, в чём-то снижаются, есть неустойчивые, такие как Россия, Иран и Бразилия. Если Соединённые Штаты должны стать эффективным и конструктивным лидером в международных делах, они должны быть в состоянии возглавлять, по крайней мере, некоторые из этих держав в проблемах мировой важности.

К ним относятся угрозы со стороны транснациональных террористических сетей, распространение ядерного оружия, мировая экономика, всеобщие эпидемии и глобальное потепление. В частности они (США) должны будут вести дело эффективным и конструктивным способом с Китаем, Индией и Россией, полномочия которых повысились или возродились до такого уровня, что они стремятся быть главенствующей или даже доминирующей силой в своём специфическом регионе, который (должен сказать) нужен, чтобы иметь нечто, вроде традиционной сферы влияния. Для Китая это – Юго-Восточная Азия; для Индии (не совсем, но всё же, вероятно в течение десятилетия),– это будет Южная Азия и, возможно, берега Персидского залива; и для России это – Средняя Азия и Кавказ, но также и соседние славянские (и православные) государства Белоруссия и Украина.

Относительно этих великих держав и этих регионов Соединённые Штаты должны будут сделать выбор. Они могут попытаться вести маленькие страны региона в некоторой оппозиции или даже – союзе против стремящихся к региональной власти, как Соединённые Штаты поступили с Грузией и Украиной – против России. Или они могут позволить региональной власти иметь первенство в своём регионе, в то время как эта власть, в свою очередь, позволяет Соединённым Штатам осуществлять более широкое лидерство по проблемам мировой значимости.

Выбор последнего варианта не будет означать ничего особенно нового или необычного. Даже когда Соединённые Штаты были на самом пике в роли супердержавы, США неохотно, но реалистично позволили Советскому Союзу доминировать над Восточной Европой. Однако такой навязчивый политический и экономический контроль вышел далеко за рамки традиционных для сферы влияния норм. По большей части, великие державы, доминирующие в их специфических областях, были удовлетворены сохранением их интересов безопасности, наряду с некоторым экономическим присутствием, позволяя большой ряд политической автономии в границах меньших государств. С этой точки зрения, примером были советские отношения с Финляндией (а не их отношения с теми соседями, в которых они ввели коммунистические режимы), которые соответствуют традиционной норме. И действительно, современные российские отношения с большинством прежних советских республик в Средней Азии теперь в значительной степени соответствуют этой же норме, предполагается, что традиционный образец (который администрации Буша и Обамы высмеяли как этакий XIX век) может быть разумно обновлён, дабы соответствовать условиям века XXI.

У девятнадцатого столетия были свои собственные отличительные особенности. Некоторые историки пересмотрели его границы так, чтоб он был "веком" между 1815 и 1914 гг. – периодом между окончанием Наполеоновских войн и началом Первой мировой войны. Этот XIX век тогда становится эпохой, которую отличают отсутствие общих войн и быстрый экономический рост – редкая эра мира и процветания. И если какая-либо нация могла бы быть идентифицирована с тем миром и процветанием, то это была бы Великобритания. К концу XIX века было общепризнано, что это столетие было британским. Конечно, никакая другая власть или образ жизни не могли претендовать на такое звание.

Но, хотя Великобритания и была самой видной из великих держав, она не была доминирующей в масштабе Соединённых Штатов, доминирующими в непосредственно в период после Второй мировой войны. Она, конечно, доминировала над океанами во всём мире со своим Королевским флотом; она была лидером в мировой экономике, сначала в промышленности, а затем и в финансах; она была выдающейся силой во многих проблемах мировой значимости, таких, как преследование работорговли и пиратства и развитие международного права.

Но Великобритания не была доминирующей силой на каком-то определённом континенте (кроме Австралии), или в каком-либо специфическом регионе (кроме Южной Азии во времена раджи). Скорее, она была удовлетворена разделением континентов на конкурирующие сферы влияния, которые тогда могли бы привести к равновесию сил континентального масштаба (в Европе, Африке, Восточной Азии и даже Южной Америке). Великобритания была ведущей мировой державой, потому что, в значительной степени, позволяла другим великим державам быть лидерами в их собственных непосредственных регионах. Это позволило Великобритании быть лидером лидеров и не иметь необходимости испрашивать их на то разрешение.

Соединённые Штаты никогда не будут снова доминирующей силой, как это было в течение американского столетия, особенно в период с конца 1940-ых и до начала 1970-ых годов. С исторической точки зрения, это было во многих отношениях аномальное время. Но век всё ещё может обрести форму и определиться – и всё ещё можно отправиться по пути укрепления мира и процветания – страной, которая является только лишь самой видной из великих держав. И благодарное потомство может позже оглянуться и вспомнить об этом столетии, и почтить страну, даровавшую веку своё имя.

Источник: "Переводика"
"ссылка на оригинал"http://www.the-american-interest.com/article.cfm?piece=688

Примечания автора:

1 Китайский потенциал для роста к глобальной власти – уделяется внимание как его сильным, так и слабым сторонам – обсуждают Аарон Л. Фридберг против Роберта С. Росса: "Здесь будут драконы: Является ли Китай военной угрозой?" «The National Interest» (Сентябрь / октябрь 2009 года), а также Мин Син Пэй против Джонатана Андерсона, "Великий спор: Цвет Китая", «The National Interest» (Март-апрель 2009 г.).

2 См. Итамар Рабинович, "Американский преимущества", The American Interest (Май / июнь 2009 года).