Лента: Политика

От редакции РЖ. В последнем, майском, номере влиятельного американского издания "The Atlantic" опубликована статья Саймона Джонсона, некогда видного функционера из Мирового Валютного Фонда (МВФ). В тексте дается достаточно жесткий анализ не только экономики США, но и самого МВФ, который автор текста "Тихий переворот" хорошо знает изнутри. В частности, Джонсоном подчеркивается роль, которую в американской экономике играет финансовая олигархия, фактически, диктующая свои условия государству, а также ставящая свои интересы значительно выше интересов налогоплательщиков. Выход из кризиса, по мнению Джонсона, должен быть связан с целым рядом радикальных мер администрации Обамы, подобных тем, что МВФ советует всем другим странам, пришедшим в эту организацию с протянутой рукой. В эзотерической форме автор, фактически, призывает к усилению надгосударственных образований, таких как МВФ, единственно способных помочь миру – и в том числе США – выйти из кризиса. РЖ предлагает вниманию читателей статью, уже наделавшую шума за рубежом.

От редакции "The Atlantic". Кризис открыл нам много неприятных истин о Соединенных Штатах. Одна из самых тревожных среди них, по словам бывшего главного экономиста Международного Валютного Фонда, заключается в том, что финансовый сектор успешно захватил наше правительство – такое положение дел более типично для развивающихся экономик и является причиной многих кризисов развивающихся рынках. Если бы сотрудники МВФ могли свободнее говорить о США, мы бы узнали, что это означает для всех стран в сложившейся ситуации: выйти из кризиса не получится до тех пор, пока мы не ослабим финансовую олигархию, которая блокирует важную реформу. И если мы должны предотвратить реальную депрессию, то у нас осталось на это мало времени.

Есть одна вещь, которую узнаешь одной из первых, работая в Международном валютном фонде, – никто никогда не рад тебя видеть. Обычно, ваши «клиенты» приходят только после того, как их частный капитал покинул их, после того, как региональные партнеры по торговому блоку (regional trading-bloc partners) оказались не в состоянии протянуть достаточно сильную руку помощи, после того, как провалились отчаянные попытки взять взаймы у таких влиятельных друзей, как Китай или Европейский Союз. Вам никогда не стать первым номером в чьей-либо «танцевальной карточке» на этом балу.

Причина, конечно, в том, что МВФ специализируется на том, что рассказывает своим клиентам то, что они не желают слышать. Мне следовало это знать; я выжимал из многих зарубежных чиновников решения о болезненных переменах пока занимал должность главного экономиста МВФ в 2007-2008 гг. И я ощутил на себе эффект давления МВФ, хотя и косвенно, когда работал с властями в Восточной Европе, переживающими последствия 1989 г., а также с частным сектором в Азии и Латинской Америке во время кризисов конца 1990-х – начала 2000-х гг. За это время с любой точки обзора я лично наблюдал за постоянным потоком чиновников, – из Украины, России, Таиланда, Индонезии, Южной Кореи и прочих стран – устало плетущихся в Фонд, когда обстоятельства становились ужасающими и все остальное провалилось.

Конечно, все кризисы не похожи друг на друга. Украина столкнулась с гиперинфляцией в 1994 году; Россия отчаянно нуждалась в помощи, когда летом 1998 года разрушилась схема возобновления краткосрочного кредита; курс индонезийской рупии резко упал в 1997 году, практически уничтожив корпоративную экономику; в тот же год южнокорейское 30-летнее экономическое чудо застопорилось, когда зарубежные банки вдруг отказались предоставить новый кредит.

Но я должен сказать вам и чиновникам МВФ, что все эти кризисы были тоскливо похожи друг на друга. Каждое государство, конечно, нуждалось в кредитах, но еще больше каждое из них нуждалось в больших переменах, чтобы этот кредит мог реально работать. Почти всегда, государства, переживающие кризис, должны учиться жить по собственным средствам после периода эксцесса – экспорт должен расти, а импорт снижаться – и необходимо поставить себе цель сделать это без ужасающих рецессий. Естественно, экономисты МВФ тратят время на то, чтобы высчитать стратегии – бюджет, денежное обеспечение и прочее – которые имеют смысл в этом контексте. Впрочем, редко экономическое решение дается очень тяжело.

Нет, реальная забота руководства МВФ и серьезнейшее препятствие к восстановлению почти без исключений связана с политикой государств, переживающих кризис.

Обычно эти государства пребывают в отчаянной экономической ситуации по одной простой причине – влиятельные элиты этих стран зарвались в хорошие времена и взяли на себя слишком много рисков. Власти стран с развивающимися рынками и их союзники в частном секторе вместе образуют тесно связанную – и, чаще всего, весьма изящную – олигархию, управляющую страной скорее как компанией, сулящей прибыль, в которой они выступают в роли держателей контрольного пакета акций. Когда такие государства, как Индонезия или Южная Корея, или Россия переживают экономический рост, то же самое происходит с амбициями капитанов индустрии. Будто повелители своей мини-вселенной, эти люди делают некоторые вложения, которые, несомненно, улучшают и расширяют экономику, но они также начинают делать более высокие и рискованные ставки. Они рассчитывают – практически, в большинстве случаев – что их политические связи позволят им решить через правительство любые возникающие значительные проблемы.

В России, например, сегодня частный сектор переживает серьезные неприятности, потому что за последние пять или около того лет, он взял в долг около 490 млрд. долларов у мировых банков и инвесторов, исходя из того, что энергетический сектор страны сможет поддерживать постоянный рост потребления во всех отраслях экономики. Поскольку российские олигархи потратили этот капитал, приобретая другие компании и погружаясь в амбициозные инвестиционные планы, которые обеспечивают рабочие места, их значимость в политической элите выросла. Крепнущая политическая поддержка означала более простой доступ к прибыльным контрактам, налоговым льготам и субсидиям. Зарубежные инвесторы были еще более довольны: при прочих равных условиях они предпочитают давать в долг людям, у которых есть безусловная поддержка со стороны их властей, даже если эта поддержка слегка попахивает коррупцией.

Однако неизбежно олигархи в странах с развивающимися рынками сходят с ума; они тратят попусту деньги и создают огромные бизнес-империи на кучах долгов. Местные банки, иногда благодаря давлению со стороны властей, слишком легко выдают кредиты представителям элиты и тем, кто от этой элиты зависит. Переизбыток займов часто плохо заканчивается – и для частного лица, и для компании и для государства. Рано или поздно кредитные условия становятся жестче, и никто не даст вам в долг деньги на что угодно в приемлемые сроки.

Дальше все чрезвычайно круто опускается вниз по спирали. Огромные компании балансируют на грани дефолта, и местные банки, выдавшие им кредиты, лопаются. Вчерашнее «частно-государственное партнерство» переименовывается в «блатной капитализм». Из-за недоступности кредитов происходит экономический паралич, и условия лишь ухудшаются и ухудшаются. Правительство вынуждено использовать собственные валютные резервы, чтобы оплатить импорт, обслужить долг и покрыть частные потери. Однако, в конечном счете, и эти резервы иссякают. Если государство неспособно реабилитироваться до того, как произойдет вышеописанное, оно не выполнит свои обязательства по выплате государственного долга и станет экономической парией (ред. – пария – принадлежащий к низшей касте в Индии, ранее их называли «неприкасаемые»). Правительству, которое торопится остановить «кровотечение», естественно, понадобится уничтожить некоторых национальных чемпионов – «истекающих» наличными, словно кровью – и реструктурировать банковскую систему, которая совершенно вышла из равновесия. Другими словами, властям понадобится вытеснить некоторых своих олигархов.

Впрочем, власти стран с развивающимися рынками редко прибегают к стратегии вытеснения олигархов. Как раз наоборот, на начальном этапе кризиса олигархи обычно оказываются в числе первых, кто получает дополнительную помощь от правительства, например, льготный доступ к иностранной валюте или, может быть, приятные налоговые льготы, или – это классическая кремлевская техника аварийного выхода из кризиса – правительство берет на себя обязательство по погашению долгов частного сектора. По принуждению щедрость, проявленная в адрес старых друзей, принимает разные оригинальные формы. Тем временем, поскольку кого-то все же необходимо вытеснить, власти стран с развивающимися рынками обращают внимание, прежде всего, на простых рабочих людей – по крайней мере, до тех пор, пока восстания не станут слишком многочисленными.

В конце концов, как теперь понимают олигархи в путинской России, кто-то из элиты должен проиграть до того, как начнется выход из кризиса. Это игра называется «третий лишний»: валютных резервов просто недостаточно, чтобы позаботиться о каждом, и правительство не может позволить себе полностью принять долги частного сектора.

Поэтому сотрудники МВФ заглядывают в глаза министра финансов и определяют, насколько серьезно настроено правительство. В итоге фонд выделит кредит даже такой стране, как Россия, но сначала он захочет убедиться в том, что премьер-министр Путин готов, хочет и способен быть жестким по отношению к некоторым своим друзьям. Если он не готов бросить бывших корешей на съедение волкам, фонд может подождать. И как только он будет готов сделать это, фонд будет счастлив сделать полезные предложения – в частности, вырвать контроль над банковской системой из рук самых некомпетентных и алчных «антрепренеров».

Конечно, бывшие друзья Путина будут сопротивляться. Они мобилизуют союзников, будут пробиваться в систему и оказывать давление на другие группы в правительстве, чтобы добиться дополнительных субсидий. В экстремальных случаях они даже предпримут попытку свержения власти – в том числе, задействуют свои связи с американским внешнеполитическим истэблишментом, как это с некоторым успехом сделали украинцы в конце 1990-х годов.

Многие программы МВФ «слетают с катушек» именно потому, что власти не могут проявить жесткость по отношению к бывшим друзьям, и последствиями этого становятся массовая инфляция и прочие бедствия. Программа становится вновь актуальной, как только власти добиваются своего, или влиятельные олигархи разбираются между собой, кто будет править – то есть, победит или проиграет – в соответствии с одобренным планом МВФ. В 1997 году реальные драки в Таиланде и Индонезии происходили по поводу того, какая из влиятельных семей потеряет свой банк. В Таиланде проблему уладили относительно гладко. А в Индонезии это привело к свержению президента Сухарто и экономическому хаосу.

Многолетний опыт сотрудников МВФ показывает, что программы фонда будут успешными – стабилизируют экономику и будут способствовать экономическому росту – только в том случае, если, по крайней мере, некоторые влиятельные олигархи, создавшие глубинные проблемы, понесут потери. Это проблема всех развивающихся рынков.

Превращение в банановую республику

По своей глубине и неожиданности экономический и финансовый кризис в США шокирующее напоминает моменты, которые мы недавно наблюдали в странах с развивающимися рынками (и только на развивающихся рынках): в Южной Корее (1997), Малайзии (1998), России и Аргентине (неоднократно). В каждом из этих случаев мировые инвесторы, опасаясь, что государство или ее финансовый сектор окажется неспособным выплатить высоченный долг, неожиданно прекратили кредитование. И в каждом случае, этот страх самореализовывался, поскольку банки, всеми способами оттягивавшие уплату долга, фактически, действительно становились неплатежеспособными. Именно это привело к банкротству 15 сентября банка Lehman Brothers, из-за чего все источники финансирования американского финансового сектора неожиданно иссякли. Подобно кризису развивающегося рынка, слабость банковской системы быстро распространилась по другим сферам экономики, став причиной тяжелых сокращений и неприятностей для миллионов людей.

Однако есть еще более точное и более тревожное сходство: интересы деловой элиты – финансистов, в случае с Соединенными Штатами – играли ключевую роль в создании условий для кризиса, игры этих финансистов становились все более масштабными при молчаливой поддержке властей, пока это не привело к неминуемому коллапсу. Еще более тревожно то, что теперь они используют свое влияние, чтобы не допустить проведения именно тех реформ, которые необходимы, и немедленно, чтобы вывести экономику из пике. Власти кажутся беспомощными или нежелающими противодействовать этим силам.

Руководство ключевых инвестиционных банков и правительственные чиновники любят сваливать вину за нынешний кризис на понижение процентных ставок США после обрушения рынка хай-тек акций или, что еще лучше, на отток накоплений из Китая. Кое-кто справа любит жаловаться на Fannie Mae или Freddie Mac (ред. – крупнейшие американские ипотечные корпорации) или даже на еще более давние попытки расширить домовладение. И, конечно, всем известно, что управленцы, несущие ответственность за «целость и сохранность», уснули за штурвалом крепким сном.

Но во всех этих разнообразных политических мерах – легковесном управлении, дешевых деньгах, неутвержденном китайско-американском экономическом союзе, поощрении домовладения – есть что-то общее. Даже несмотря на то, что некоторые меры традиционно ассоциируются с демократами, а некоторые – с республиканцами, они все приносят выгоду финансовому сектору. Политические преобразования, которые могли бы предвосхитить кризис, но ограничить прибыли финансового сектора – например, ставшие известными попытки Бруксли Борн (ред. – возглавляла Комиссию по срочной биржевой торговле США в 1996- 1999 гг.) урегулировать кредитно-дефолтные свопы в 1998 г. – игнорировались или откладывались.

Финансовый сектор не всегда был в благоприятном положении. Но последние 25 лет или что-то около того финансовый сектор переживает бум, становясь все более влиятельным. Бум начался при Рейгане, и он только набирал силу в условиях ослабших политических мер администраций Клинтона и Джорджа Буша. Несколько других факторов способствовали подъему финансового сектора. Валютная политика Пола Волкера в 1980-х гг. и рост колебаний процентных ставок, которые ей сопутствовали, сделали более прибыльными биржевые операции. Изобретение секьюритизации (ред. – процесс увеличения роли ценных бумаг на финансовых рынках в ущерб кредитам), свопов процентных ставок, кредитно-дефолтных свопов – все это значительно увеличило объем оборотов, на которых банкиры могли сделать деньги. А стареющее и богатеющее население вкладывало все больше денег в ценные бумаги вдобавок к изобретению персонального пенсионного счета и плану 401-к (ред. – план 401-к позволяет работникам откладывать на пенсию и инвестировать эти средства, откладывая оплату текущего подоходного налога на накопленные средства и доходы до выхода на пенсию). Все эти изобретения чрезвычайно повысили прибыльность финансовых операций. Плата росла так же резко.

Неудивительно, что на Уолл-Стрит воспользовались этими возможностями. С 1973 по 1985 гг. финансовый сектор никогда не получал более 16 процентов внутренней прибыли корпораций. В 1986 г. эта цифра достигла 19 процентов. В 1990-х гг. она колебалась между 21 и 30 процентами, достигнув самого высокого показателя с момента окончания войны. За последнее десятилетие, эта цифра достигла 41 процента. С 1948 по 1982 гг. средняя компенсация в финансовом секторе колебалась между 99 и 108 процентами в среднем для всех внутренних частных производств. С 1983 г. она подскочила вверх, достигнув 181 процента в 2007 г.

Большое состояние, которое сколотил и накопил финансовый сектор, дал банкирам громадный политический вес – вес, которого не ощущали в Соединенных Штатах со времен Дж.П.Моргана (ред. – John Pierpont Morgan, американский финансист и банкир, владел корпоративными финансами и централизовал промышленность, годы жизни 1837 – 1913). Тогда панику на банковском рынке 1907 г. могли остановить только согласованные действия банкиров частного сектора: никакое единство властей не способно было предложить эффективные меры. Но тот ранний век банковских олигархов закончился вместе с переходом банковского надзора государству в ответ на Великую Депрессию; новая американская финансовая олигархия появилась совсем недавно.

Коридор «Уолл-Стрит – Вашингтон»

Безусловно, Соединенные Штаты уникальны. Мы обладаем не только самой развитой в мире экономикой, войсками и технологиями, у нас также самая передовая олигархия.

В примитивной политической системе власть осуществляется путем насилия или угроз применения насилия: военные перевороты, частные милицейские формирования и так далее. В менее примитивной системе, более характерной для развивающихся рынков, власть осуществляется с помощью денег: взятки, откаты, оффшорные банковские счета. Несмотря на то, что лоббирование и взносы в пользу избирательных кампаний, безусловно, играют важную роль в американской политической системе, старомодная коррупция – конверты, набитые стодолларовыми купюрами – сегодня, вероятно, отошла на второй план. Джек Абрамофф не в счет (ред. – бывший американский политический лоббист и бизнесмен, вовлечённый в ряд коррупционных скандалов. Арестован в 2005 году по обвинению в подкупе ряда конгрессменов-республиканцев).

Вместо этого американский финансовый сектор обрел политическую силу, накопив своего роду культурный капитал – систему доверия. Когда-то, возможно, то, что было хорошо для General Motors, было хорошо для всей страны. За прошедшее десятилетие настрой изменился – теперь для страны хорошо то, что хорошо для Уолл Стрит. Фирмы, занимающиеся банковскими операциями и ценными бумагами, стали ключевыми донорами политических кампаний, но на пике своего влияния этому сектору не приходилось покупать благосклонность, а, например, табачным компаниям или военным подрядчикам приходилось. Наоборот финансовый сектор выигрывал на том, что инсайдеры в Вашингтоне уже поверили в то, что крупные финансовые институты и свободно перетекающие фондовые рынки имеют жизненно важное значение для репутации Америки во всем мире.

Одним из каналов влияния стал, конечно, маршрут частных лиц, передвигающихся между Уолл Стрит и Вашингтоном. Роберт Рубин, когда-то со-председатель Goldman Sachs, при администрации Клинтона занимал должность министра финансов, а затем стал председателем исполнительного комитета Citigroup. Генри Полсон, генеральный директор Goldman Sachs в годы длительного бума компании, стал министром финансов при Джордже Буше. Джон Сноу, предшественник Полсона, оставил свой пост, чтобы стать председателем Cerberus Capital Management, крупного инвестиционного фонда, в исполнительном руководстве которого также присутствует Дэн Куэйл (Dan Quayle). Алан Гринспен, покинувший пост руководителя Федеральной резервной системы, стал консультантом Pimco, наверное, самого крупного игрока на международных рынках ценных бумаг.

Эти личные связи за время работы последних трех президентских администраций умножались много раз и распространялись на более низкие уровни, укрепляя связи между Вашингтоном и Уолл-Стрит. Для сотрудников Goldman Sachs стало своего рода традицией уходить на государственную службу после ухода из компании. Процесс перемещения выпускников Goldman Sachs – в том числе, Джона Корзайна (Corzine), нынешнего губернатора штата Нью-Джерси, а также Рубина и Полсона – позволил не только заполнить коридоры власти людьми со взглядами Уолл-Стрит, это помогло Goldman Sachs создать имидж (по крайней мере, в пределах магистрали Белтвэй) практически государственного учреждения.

Уолл-Стрит – очень притягательное место, пропитанное атмосферой власти. Ее управленцы действительно считают, что они контролируют механизмы, заставляющие вращаться мир. Государственного служащего из Вашингтона, приглашенного в конференц-залы Уолл-Стрит, даже просто на встречу, могут простить за то, что он попал под влияние этих людей. За время моей работы в МВФ я был поражен тем, как легко ведущие финансисты попадают к самым высокопоставленными чиновникам США, а также переплетением этих двух карьерных дорожек. Мне хорошо запомнилась встреча в начале 2008 года, – там присутствовали ключевые политические деятели из группы состоятельных государств – на которой председатель буднично заявил, а зал его полностью поддержал, что лучший способ стать главой Центробанка – сначала поработать менеджером инвестиционного банка.

Целое поколение политиков заворожено Уолл-Стрит, их навсегда и намертво убедили в том, что банки правы, что бы они не говорили. Решения Алана Гринспена в пользу нерегулируемых финансовых рынков широко известны. Хотя Гринспен вряд ли был единственным, придерживающимся такой позиции. Бен Бернанке, сменивший его в должности, заявил в 2006 году: «Управление рыночными рисками и кредитными рисками становится все более искусным… Банковские организации любых размеров существенно преуспели за последние двадцать лет в искусстве сдерживать и управлять рисками».

Конечно, по большей части это была иллюзия. Управленцы, законодатели, ученые – почти все признавали, что менеджеры этих банков знали, что они делали. Но, оглядываясь назад, становится ясно, что это не так. Подразделение финансовых продуктов компании AIG, к примеру, получило 2,5 млрд. долларов чистой прибыли в 2005 году, в основном, продавая страховки по заниженным ценам на сложные и непонятные ценные бумаги. Эта стратегия, которую часто называют «сбором пятидолларовых бумажек перед паровым катком», прибыльна в обычные времена и становится катастрофой в плохие. Прошлой осенью у AIG была просрочена страховка на более 400 млрд. долларов ценных бумаг. На сегодняшний день правительство Соединенных Штатов, пытаясь спасти компанию, взяло на себе обязательства в размере около 180 млрд. долларов в виде инвестиций и займов, чтобы покрыть потери, которые, согласно извращенным рисковым расчетам AIG, были практически невозможны.

Притягательная сила Уолл-Стрит распространилась даже – или особенно – на профессоров в области финансов и экономики, которые обычно сидят взаперти в своих тесных университетских кабинетах и мечтают получиться Нобелевскую премию. Поскольку математические финансы становились все более и более важными для практических финансов, профессора стали часто занимать должности консультантов или партнеров в финансовых учреждениях. Майрон Скоулс (Myron Scholes) и Роберт Мертон (Robert Merton), оба нобелевские лауреаты, наверное, самые известные примеры; они заняли места в совете директоров в фонде хеджирования Long-Term Capital Management в 1994 году, до того, как фонд громко провалился в конце 90-х. Но многие пошли тем же путем. Этот процесс придал развивающемуся миру высоких финансов имидж академичности (и пугающей ауры интеллектуальной строгости).

По мере того, как все больше и больше богатых делали свои деньги на финансовом рынке, финансовый культ просочился в культурный слой. Такие фильмы, как «Варвары у ворот», «Уолл-Стрит», а также «Костер тщеславий» – все они задумывались как поучительные истории, однако в результате они лишь еще больше усилили таинственность Уолл Стрит. Майкл Льюис отметил в прошлом году в своей статье, опубликованной в Portfolio, что, когда он в 1989 году писал «Покер лжецов», в котором использовал инсайдерскую информацию финансового рынка, он тогда надеялся на то, что читателей возмутят высокомерие и неумеренность обитателей Уолл Стрит. Наоборот, автор книги обнаружил себя «по колено в письмах от студентов из Огайо, которые хотели узнать, есть ли еще какие-нибудь секреты, которыми я могу с ними поделиться… Они прочитали мою книгу, как руководство к действию». Даже преступники Уолл-Стрит, например, Майкл Милкен и Иван Боэски, стали сказочными персонажами. В обществе, которое приветствует идею сколотить деньги, было легко предугадать, что интересы финансового сектора совпадают с интересами страны – и что победители в финансовом секторе лучше знали, что лучше для Америки, чем государственные служащие в Вашингтоне. Вера в свободные финансовые рынки переросла в расхожую мудрость, о которой трубили на страницах The Wall Street Journal и в коридорах Конгресса.

Результатом этого сочетания финансовой кампании, личных связей и идеологии всего за каких-то десять лет стал поток дерегулирующих политических мер, которые поражают:

• настойчивое требование о свободном передвижении капитала через границы;



• отмена законоположений времен Депрессии, которые разделяли коммерческую и инвестиционную банковскую деятельность;



• запрет Конгресса на нормативы кредитно-дефолтных свопов;



• расширение разнообразия рычагов управления, доступных инвестиционным банкам;



• деликатность (я даже осмелюсь сказать «незаметность») Комиссии по ценными бумагам и биржам в регулятивном правоприменении;



• соглашение международного сообщества, позволяющее банкам самостоятельно оценивать свои риски;



• умышленный отказ пересмотреть нормативные акты, чтобы успевать за огромной скоростью финансовых инноваций.

Настроение, которое ощущалось в связи с принятием всех этих мер в Вашингтон, менялось от состояния беззаботности до нескрываемой радости: тогда считалось, что выпущенные на волю финансы поднимут экономику на очередные высоты.

Американские олигархи и финансовый кризис

Олигархия и правительственные меры, которые поддерживали ее, были не единственной причиной, вызвавшей финансовый кризис, разразившийся в прошлом году. Сработали многие другие факторы, в том числе, чрезмерные ипотечные кредиты и нежесткие правила кредитования за пределами финансового мира. Однако крупные коммерческие и инвестиционные банки – а также хеджевые фонды, которые работали бок о бок с ними, – в последние десять лет выступали в роли крупных получателей «мыльных пузырей» с фондового рынка и от двойного домовладения. Их прибыли, подпитываемые высочайшим объемом трансакций, основанных на относительно слабых материальных активах, каждый раз, когда ссуда продавалась, объединялась в пакет, секьюритизировалась, перепродавалась, банки получали плату за сделанные ими трансакции, а хеджевые фонды, покупающие эти ценные бумаги, получали еще больше за свои услуги, поскольку их вклады росли.

Поскольку все богатели, а экономика, здравоохранение и народное хозяйство так сильно зависели от роста рынка недвижимости и финансов, никто в Вашингтоне даже не собирался спрашивать, что происходит. Наоборот, глава Федеральной резервной системы Гринспен и президент Буш твердили, как метрономы, что экономика работает абсолютно исправно, что поразительный рост комплексных ценных бумаг и кредитно-дефолтных свопов является показателем здоровой экономики, в которой риски распределяются безопасно.

Летом 2007 года стали появляться признаки напряжения. Стремительный рост способствовал созданию таких долгов, что даже несерьезная экономическая запинка могла вызвать крупные проблемы, а невыплата платежей по кредитам ненадежных заемщиков стала еще одним фактором, благоприятствующим кризису. С тех пор финансовый сектор и федеральные власти вели себя именно так, как все этого ожидали, с учетом прошлых кризисов в странах с развивающимися рынками.

Сегодня принцы и финансовые короли мира, конечно, оказались «голыми», как и лидеры со стратегами – по крайней мере, в глазах американцев. Но после многих месяцев финансовые элиты продолжают притворяться, что их положению любимчиков в экономике ничего не грозит, несмотря на крах, который они спровоцировали.

Стэнли О'Нил (Stanley O’Neal), генеральный директор Merrill Lynch, с трудом пропихнул свою фирму на рынок ценных бумаг, обеспеченных закладной, на пике его развития в 2005 и 2006 гг.; в октябре 2007 г. он признал: «Факт налицо, что мы – то есть, я – ошибся, передержав субстандартные кредиты, и в результате мы не можем выполнить свои обязательства на этом рынке. Никто не расстроен этим результатом так, как я». О'Нил заработал премиальные в размере 14 млрд. долларов в 2006 г.; в 2007 г. он покинул Merrill Lynch с выходным пособием в размере 162 млн.долларов, хотя сегодня, возможно, эта сумма уменьшилась.

Говорят, в октябре Джон Тэйн (John Thain), последний генеральный директор Merrill Lynch, требовал у совета директоров компании премию в размере 30 млн. долларов или больше, но постепенно снизил свои требования до 10 млн. Свой запрос под шквалом протестов он отозвал лишь после того, как информация об этом просочилась в The Wall Street Journal. Ситуация в самом Merrill Lynch была не лучше: выплаты премиальных на общую сумму 4 млрд. долларов были перенесены на декабрь во избежание риска, что их урежет Bank of America, к которому с 1 января должно было перейти право владения компанией. Уолл-Стрит выплатила 18 млрд. долларов в виде премий в конце года нью-йоркским служащим после того, как правительство выделило 243 млрд. долларов на оказание срочной помощи финансовому сектору.

В ситуации финансовой паники правительство должно принять ответные меры быстро и крупномасштабно. Корень проблемы в неуверенности – в нашем случае неуверенности в том, крупные банки обладают достаточными активами, чтобы покрыть свои обязательства. Полумеры наряду с долгими раздумьями и бездействием не помогут избавиться от этой неуверенности. И чем дольше будут искать ответ, тем дольше эта неуверенность будет препятствовать кредитному потоку, подрывать доверие покупателей и калечить экономику – в конце концов, это создаст проблему, которую будет еще сложнее решить. Впрочем, ответ властей на кризис заключался том, что они тянули время, скрывали информацию и не желали расстраивать финансовый сектор.

Вернее всего будет назвать эти меры «политикой «левой» сделки»: когда крупные финансовые учреждения попадают в неприятности, Министерство финансов и ФРС за выходные придумывают схему спасения и в понедельник сообщают, что все прекрасно. В марте 2008 года компанию Bear Stearns продали JP Morgan Chase, и многие восприняли это как подарок JP Morgan. (Джеми Даймон (Jamie Dimon), генеральный исполнительный директор JP Morgan, заседает в совете директоров Федерального резерва Bank of New York, который наряду с Министерством финансов, посредничал в этой сделке). В сентябре мы наблюдали за продажей компании Merrill Lynch банку Bank of America, первый шаг по спасению AIG, а затем был захват и немедленная продажа компании Washington Mutual компании JP Morgan – во всех этих сделках посредничали власти. В октябре девять крупных банков рекапитализировались в один день за закрытыми дверями в Вашингтоне. За этим, в свою очередь, последовали дополнительные меры по спасению компаний Citigroup AIG, Bank of America.

Некоторые из этих сделок, возможно, были разумным ответом. Но было абсолютно не понятно (и до сих пор не понятно), какую именно комбинацию интересов тогда обслуживали и как. Минфин и ФРС не действовали в соответствии с публично озвученными принципами, они просто разработали операцию и объявили, что это и был лучший вариант в сложившихся обстоятельствах. Это была темная закулисная сделка, простая и понятная.

Во время кризиса власти всеми силами пытались не беспокоить финансовые учреждения и не задавать вопросы об основных деталях той системы, которая довела нас до кризиса. В сентябре 2008 г. Генри Полсон попросил Конгресс купить у банков проблемные активы за 700 млрд.долларов без каких бы то ни было условий или судебного контроля за решением о приобретении. Многие наблюдатели подозревали, что целью этих действий было желание переплатить за эти активы и, таким образом, освободить банки от серьезной проблемы – действительно, это единственная польза от покупки проблемных активов. Из-за того, что не было никакого другого способа представить эту вопиющую государственную субсидию как политически приемлемую, план был отложен.

Вместо этого деньги потратили на рекапитализацию банков, покупку их акций на условиях, которые были очень выгодны самим банкам. По мере того, как кризис усугублялся и финансовые учреждения все больше нуждались в помощи, правительство становилось все более и более изобретательным в придумывании способов обеспечить банки субсидиями, смысл которых слишком сложно объяснить общественности. За первыми мерами по спасению компании AIG, которые были проведены на относительно хороших условиях для налогоплательщиков, последовали другие меры, учитывающие уже интересы AIG. Второй шаг по спасению Citigroup и Bank of America включал в себя гарантии на комплексные основные средства, которые обеспечивали банки страховкой по ценам ниже рыночных. Третий шаг по выводу Citigroup из кризиса в конце февраля конвертировал правительственные привилегированные акции в обычные акции по цене гораздо выше рыночной. Конвертированные же привилегированные акции, которые Минфин купит в соответствии с новым Планом по обеспечению финансовой стабильности, обеспечит именно банкам опционную конверсию (т.е. улучшит их показатели), а вовсе не правительству.

На принятие этого последнего плана – который обеспечит дешевые ссуды хеджевым и другим фондам, чтобы те могли покупать проблемные активы по относительно высоким ценам – активно влиял финансовый сектор, и Минфин не скрывал этого обстоятельства. Как заявил в марте в Конгрессе Нил Кашкари (Neel Kashkari), высокопоставленный чиновник Минфина, назначенный Генри Полсоном и Тимом Гейтнером (Tim Geithner): «К нам поступили добровольные предложения от людей из частного сектора, которые сказали: «У нас есть дополнительный капитал; мы хотим проблемные банковские активы»». Предлагаемый план же позволяет им сделать это: “Связазв правительственный капитал – капитал налогоплательщиков – с капиталом частного сектора и обеспечив должное финансирование, мы позволим инвесторам претендовать на эти самые активы по цене, которая будет интересна и инвесторам, и банкам». Кашкари забыл упомянуть о том, каков интерес в этой затее у третьей группы участников – у налогоплательщиков.

Даже если оставить в стороне честность по отношению к налогоплательщикам, такой бережный «в бархатных перчатках» подход правительства к банкам глубоко сомнителен по одной простой причине: одного изменения поведения финансового сектора, привыкшего вести дела на своих собственных условиях, недостаточно. Пожелавший остаться неназванным высокопоставленный банковский чиновник заявил The New York Times прошлой осенью, что «не имеет значения, сколько нам дает Хэнк Полсон, никто не собирается давать взаймы ни цента, пока работает экономика». Но есть одна загвоздка: экономика не может восстановиться, пока банки не поправят свое положение и не захотят давать займы.

Выход из кризиса

Если взглянуть только лишь на финансовый кризис (и оставить в стороне некоторые проблемы экономики в целом), мы увидим две основные связанные между собой проблемы. Первая проблема – ужасающе нездоровый банковский сектор, который может заглушить любые ростки выхода из кризиса, на которые есть надежда в результате бюджетного стимулирования. Вторая – распределение политического баланса власти, который обеспечивает финансовому сектору право вето по отношению к государственной политике, даже если этот сектор теряет общественную поддержку.

Крупные банки, кажется, только укрепили свои политические позиции с момента начала кризиса. И это не удивительно. При хрупкой финансовой системе ущерб, который могут причинить лопнувшие крупные банки, – Lehman был «младшим братом» Citigroup или Bank of America – будет гораздо страшнее, чем это бывает в обычные времена. Банки пользовались этой страшилкой тогда, когда выжимали выгодные сделки из Вашингтона. Bank of America добился второго пакета мер по выводу себя из кризиса после того, как предупредил правительство, что он, вероятно, не справится с приобретением Merrill Lynch. Последствия этого Минфин даже не хотел рассматривать.

Проблемы, с которыми сталкиваются Соединенные Штаты, очень знакомы сотрудникам МВФ. Если не называть страну, а просто показать цифры, то опытные сотрудники скажут: национализируйте проблемные банки и расформируйте их как нужно.

В какой-то мере, конечно, правительство уже взяло под контроль банковскую систему. Оно уже взяло на себя обязательства крупнейших банков, и сегодня это их единственный доступный источник капитала. Тем временем, ФРС взяла на себя главную роль в кредитовании экономики – функции, которые должен был взять на себя частный банковский сектор, но не взял. Впрочем, есть предел тому, что ФРС может делать по собственному усмотрению; потребители и предприниматели все еще зависят от банков, которые не могут свести баланс и не собираются выдавать займы, в которых нуждается экономика, а у правительства нет реального контроля над теми, кто управляет банками, и над их действиями.

В корне банковских проблем – большие потери, которые они, несомненно, понесли из-за ценных бумаг и кредитных портфелей. Однако они не желают признавать всю серьезность своих потерь, потому что это заставит их стать банкротами. Поэтому они замалчивают проблему и просят о помощи, которой недостаточно, чтобы вылечить их (опять же, они не могут назвать реальный объем помощи, в которой нуждаются), но достаточно для того, чтобы поддерживать их в нынешнем состоянии еще какое-то время. Это поведение саморазрушительно: нездоровые банки либо не дают ссуды (накапливая деньги, чтобы увеличить свои резервы), либо играют в отчаянные игры с высокорискованными кредитами и инвестициями, который, конечно, могут принести высокий выигрыш, но, скорее всего, не принесут никакой. В любом случае, экономика продолжает страдать, и пока это продолжается, банковские активы сами по себе продолжают ухудшаться – создавая чрезвычайно деструктивный порочный круг.

Чтобы разорвать этот круг, правительство должно заставить банки признать весь масштаб их проблем. По мнению МВФ (а также, по мнению властей США, которые в прошлом убеждали в этом многие страны с развивающимися рынками), самый прямой путь сделать это – национализация. Вместо этого Минфин пытается вести переговоры о спасении то одного банка, то другого. При этом он ведет себя так, как будто у банков все карты на руках – они перевирают условия каждой сделки так, чтобы минимизировать государственную собственность, кроме того, они не позволяют властям влиять на банковские стратегии и операции. В таких условиях навести порядок в банковских отчетах не представляется никакой возможности.

Национализация не предполагает вечной государственной собственности. МВФ мог бы дать следующий совет: повысьте роль Федеральной корпорации страхования банковских вкладов (FDIC). Вмешательство FDIC – обычная государственная процедура банкротства банков. Это позволит властям ликвидировать банковских акционеров, заменить неэффективное руководство, привести в порядок отчеты, а затем вновь продать банки частному сектору. Основное преимущество такого решения – немедленное признание проблемы, чтобы ее можно было решить до того, как станет еще хуже.

Правительству необходимо проверить ведомости и выявить банки, которые не смогут пережить жестокую рецессию. Эти банки должны выбрать: назвать реальную цену своим активами и мобилизовать частный капитал за 30 дней, или же весь контроль над ними перейдет государству. Правительство опишет зараженные активы и передаст их в особую государственную структуру, которая попытается сделать все возможное для спасения средств налогоплательщиков (так поступила Resolution Trust Corporation, потеряв накопления и займы в 1980-х гг.). Уцелевшие банки – прошедшие проверку и способные давать займы безопасно, а, следовательно, восстановившие доверие кредиторов и инвесторов – затем можно выставить на продажу.

Проверка мега-банков будет сложной. И это дорого обойдется налогоплательщикам. Согласно последним данным МВФ, долгосрочная проверка банковской системы может обойтись в 1,5 триллиона долларов (10% ВВП). Но только решительные действия властей, которые признают, что финансовая система прогнила, и которые восстановят некоторые банки, доказав общественности их состоятельность, – могут вылечить финансовый сектор в целом.

Это может показаться радикальной мерой. Но даже этого будет недостаточно. Вторая проблема, с которой сталкиваются США, – власть олигархии – так же важна, как и кризис с выдачей кредитов. Здесь совет МВФ прост: разорвите отношения с олигархами.

Крупные финансовые учреждения обладают непропорциональным влиянием на общественную политику: гигантские банки мнят себя слишком важными, чтобы обанкротиться. Национализация и ре-приватизация не смогут изменить эту ситуацию. Замена исполнительных директоров банков, которые довели нас до кризиса, будет справедливой мерой, однако разгон одной компании влиятельных менеджеров приведет лишь к ее замене на другую. Изменятся только имена.

В идеале крупные банки необходимо продать по средним ценам, разделив их по региональному принципу или по типу бизнеса. Если это окажется непрактично – поскольку мы захотим продать банки быстро – их можно продавать целиком, но при условии, что они будут раздроблены в кратчайшие сроки. Банки, которые останутся в частных руках, должны пройти через процедуру сокращения.

Эта мера может показаться недоработанной и деспотичной, но это лучший способ ограничить власть отдельных учреждений в секторе, который играет такую важную роль в экономике в целом. Конечно, некоторые будут жаловаться на «производственные издержки» фрагментации банковской системой, эти издержки будут реальными. Но эти издержки неизбежны и в том случае, если банк – слишком большой, чтобы лопнуть, – все же взрывается. Все, что просто не может лопнуть в силу своей важности, должно прекратить свое существование.

Чтобы застраховаться от систематической банковской разрухи и предотвратить возможность повторного появления опасных чудищ, нам необходимо пересмотреть антимонопольное законодательство. Законы, принятые более 100 лет назад для борьбы с промышленными монополиями, не были рассчитаны на решение проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Сегодняшние проблемы в финансовом секторе заключаются не в том, что какая-то фирма может обладать достаточной долей на рынке, чтобы оказывать влияние на цены; они заключаются в том, что одна фирма или небольшая группа не связанных между собой фирм, может рухнуть, обрушив при этом всю экономику в целом. Бюджетное стимулирование, осуществляемое администрацией Обамы, напоминает "новый курс" Рузвельта, однако сегодня в наследии Рузвельта наиболее актуальным является именно антитрестовское законодательство.

Ограничения по выплатам вознаграждений руководящим работникам должны помочь восстановить политическое равновесие власти и предотвратить появление новой олигархии. Привлекательность Уолл-Стрит – как по мнению людей, которые там работают, так и по мнению правительственных чиновников, которые были счастливы разделить с ними лучи славы – заключалась в поражающем количестве денег, которые можно было там заработать. Ограничив объем этих денег, можно рассеять привлекательность финансового сектора и сделать его более похожим на любую другую индустрию.

И все же ограничения по выплатам вознаграждений – неуклюжая мера, особенно в долгосрочной перспективе. Большая часть денег сегодня производится в практически никем не контролируемых хеджевых и инвестиционных фондах, поэтому реально снизить выплаты будет сложно. Поэтому регулирование и налоговое обложение также должно стать частью предлагаемого решения. Благодаря этому можно будет добиться большей прозрачности и конкуренции, что поможет снизить зарплаты в финансовом секторе. Тем, кто говорит, что все эти меры будут способствовать перетеканию финансовой активности в другие страны, мы можем уверенно ответить: «Ну и прекрасно!».

Два пути

Перефразируя Йозефа Шумпетера (Joseph Schumpeter), экономиста начала XX века, можно сказать: "Элиты есть у всех, важно лишь их менять время от времени". Если бы Соединенные Штаты были всего лишь еще одной страной, явившейся в МВФ с протянутой рукой, я бы сегодня с оптимизмом говорил о будущем Америки. Все кризисы в государствах с развивающимися рынками, о которых я упоминал в статье, закончились относительно быстро, и в большинстве случаев все государства успешно вышли из них. Но мы, увы, вынуждены здесь отказаться от аналогий между США и развивающимися рынками.

Страны с развивающимися рынками находятся в ненадежном положении, в глобальном масштабе они являются «слабаками». Когда с ними случаются неприятности, у них просто заканчиваются деньги – или, по крайней мере, иностранная валюта, без которой они не в состоянии выжить. Им приходится принимать сложные, зачастую решительные действия. Но США – самое сильное государство в мире, очень богатое, наделенное невероятной привилегией выплачивать свои иностранные долги в собственной валюте, которую они всегда могут напечатать. В результате Америка может еще долго сопротивляться – как это делала Япония целых десять лет – так и не набравшись смелости сделать то, что нужно, а значит, так никогда и не восстановившись. Вариант, подразумевающий честное расставание с прошлым, – что должно включать в себя отчуждение в пользу государства банков и их «чистку» – вряд ли кажется сегодня первоочередной альтернативой. И никто в МВФ не может заставить Штаты склониться в пользу этого варианта.

На мой взгляд, США столкнутся с двумя вероятными сценариями. В первом будут сложные сделки, которые коснутся всех банков. Под звуки барабанной дроби перед нами предстанут бесконечные меры по выходу из кризиса, отчасти мы уже наблюдали это в феврале в случае Citigroup и AIG. Администрация попытается кое-как довести дело до конца, но воцарится беспорядок.

Борис Федоров, бывший министр финансов России, почти 20 лет сражался с олигархами, коррупцией и превышением полномочий во всех его проявлениях. Он любит говорить, что в беспорядке и хаосе были очень заинтересованы власть имущие – это позволяло им поступать легально или нелегально, но именно безнаказанно. В условиях высокой инфляции, как выяснить, какая именно часть собственности действительно ценна? Когда система кредитования основана на византийских договоренностях внутри правительства и на закулисных сделках, как можно понять, что тебя не обманывают?

Нашим будущим может стать бесконечная суматоха, способствующая мародерству в финансовой системе. Тогда мы будем все чаще констатировать, что олигархи превратились в бандитов, а экономика никак не может начать работать.

Второй сценарий куда более уныл, собственно этой унылостью может все и закончиться, однако только этот сценарий действительно дает хотя бы какую-то надежду на то, что мы выползем из нынешней апатии. Суть сценария в следующем: ситуация в глобальной экономике продолжит ухудшаться, банковская система в Восточной и Центральной Европе лопнет, и – из-за того, что восточноевропейские банки в большинстве случаев принадлежат европейским – оправданные страхи государственной неплатежеспособности распространятся по всему континенту. Кредиторы будут продолжать получать удары, доверие будет падать. Азиатские экономики, экспортирующие промышленные товары, будут разорены, товаропроизводители в Латинской Америке и Африке окажутся не в лучшем состоянии. Полномасштабное ухудшение ситуации во всем мире вынудит экономику США, и без того уже расшатанную, опуститься на оба колена. Повышение базовых ставок, на которое пошла администрация в последнем бюджете, все чаще будет представать нереалистичной мерой, а оптимистичный «стрессовый сценарий», который ныне используется Министерством финансов США для оценки банковских балансов, станет источником общего замешательства.

Столкнувшись с угрозой национального и глобального коллапса, под давлением соображать придется быстро.

Традиционная мудрость элит все еще гласит: нынешний экономический спад «не так плох, как Великая Депрессия». Эта позиция ошибочна. То, с чем мы сегодня столкнулись, может на практике оказаться хуже Великой Депрессии: во-первых, мир сегодня куда более взаимосвязан, а во-вторых, банковский сектор слишком велик. Мы столкнулись с синхронным спадом деловой активности почти во всех государствах, с падением доверия со стороны частных лиц и компаний, с крупными проблемами в государственном финансировании. Если наше руководство все же обратит внимание на потенциальные последствия происходящего, то мы сможем понаблюдать за драматическими действиями по реформированию банковской системы и по уничтожению старой элиты. Давайте надеяться на то, что меры будут не слишком запоздалыми.

Саймон Джонсон
Источник: "Русский Журнал"