Лента: Политика

Вопрос о том, спит ли Николя Саркози — и если да, то когда, — встает в новом аспекте в последние недели, когда французский президент озаботился спасением мира. Он на всех каналах телевидения и на титульных страницах всех журналов: где с Меркель и Баррозу, где с Брауном и Сапатеро, а то и с Бушем и Медведевым. Вот серьезный Саркози за круглым столом, вот не лезущий за словом в карман — на трибуне ООН или Европарламента. Громко и отчетливо он вещает о том, как одолеть мировой и финансовый кризис, о проектах и пакетах мер, способных после обвала заново запустить глобальную систему. Даже тот, кто за деятельностью Саркози следит лишь краем глаза, не избежит вывода: это человек дела, один из самых энергичных политических лидеров эпохи.

Совсем скоро, когда кончится срок президентства Франции в ЕС, Саркози придется заняться проблемами помельче. В начале декабря он вновь обратился к внутренней политике и под триумфальную дробь барабанов изложил план спасения Франции, призванный успокоить народ. Правда, не убеждающий никого из экономистов. Франция запуталась в проблемах еще до наступления всеобщего кризиса: давно назрели реформы в политике и экономике, дефицит внешней торговли и госбюджета растет со скоростью, от которой захватывает дух. В стране крепнет тягостное предчувствие того, что она совершенно не подготовлена к приближающимся суровым временам. Череда бойких выступлений президента не вытесняет из памяти людей того, о чем уже год назад сухо сказал премьер Франсуа Фийон: Франция практически разорена.

И это несмотря на то, что «телепрезидент», он же «гиперпрезидент» и «президент вездесущий», с момента прихода во власть только и делал, что доказывал обратное, рисуя радужные картины. Общественность как-то не по-доброму разделилась на два враждующих лагеря. Если верить опросам, то одна половина французов президентом довольна, а другая убеждена, что он — несчастье для страны. У этой второй хорошие, чтобы не сказать более убедительные, аргументы. В отличие от Германии с ее демократией единомыслия галлы настроены на конфронтацию. А джинна из бутылки выпустил сам Саркози, объявивший главной своей целью rupture — «порвать с прошлым».
   
В предвыборных речах это звучало свежо, а сейчас вызывает неловкость: избавляется президент не только от дурного, но и от лучших традиций Франции. Неустанно ссылаясь на высшие ценности, благородные идеалы и благие намерения, Саркози кромсает по дряхлому организму французской демократии, и его скальпель иногда опасно приближается к жизненно важным органам. В сегодняшней Франции предметом споров стали такие основополагающие ценности, как разделение властей, свобода прессы, защита прав меньшинств. Под сомнение поставлена стародавняя концепция нравственности и стремления к добру, вот уже 250 лет назад объявленная французом Монтескье основой любого республиканского строя, без которой, как писал философ, государство превращается в добычу власть имущих.
   
Вот четыре эпизода из жизни Франции.
   
Эпизод 1. Демонстрант Эрве Эон оказался на скамье подсудимых за то, что во время одной поездки Саркози по французской провинции повесил себе на шею табличку с надписью: «Болван, исчезни!» Демонстрант был осужден за оскорбление главы государства. Фраза «Болван, исчезни!» была произнесена самим Саркози, когда один гражданин отказался подать ему руку.
   
Эпизод 2. Газета Le Figaro, принадлежащая другу Саркози, предпринимателю Сержу Дассо, опубликовала отретушированное фото министра юстиции Рашиды Дати. На снимке на руке г-жи министра отсутствует кольцо, стоившее 16 500 евро.
   
Эпизод 3. После демонстрации, проведенной корсиканскими националистами на территории поместья, принадлежащего другу Саркози, актеру Кристиану Клавье, по сигналу из Парижа был уволен региональный полицейский начальник.
   
Эпизод 4. Одного из бывших главных редакторов газеты Liberation арестовали ранним утром и в наручниках вывели из дома. Поводом стало письмо читателя, опубликованное в его газете два года назад. Полицейский прилюдно называл журналиста подонком и многократно подвергал его унизительной процедуре обыска.
   
   
Можно рассказать еще множество таких несимпатичных историй из жизни Франции в 2008 году — втором году президентства Саркози.
   
Материалы о Франции, появляющиеся сейчас в СМИ, напоминают сводки из Южной Америки 70-х годов. Комиссар ЕС по правам человека Томас Хаммарберг, посетив несколько французских тюрем, назвал положение неприемлемым и обвинил парижскую юстицию в действиях, противоречащих «фундаментальным правам человека». Летом организация Human Rights Watch представила весьма мрачный отчет о жестокости и варварских методах допросов, применяемых французской полицией. Что-то творится во Франции — что-то тревожное.
   
В стране, давшей жизнь революции и идеям о правах человека, после скучных, но в ретроспективе спокойных годов президентства Жака Ширака, когда не происходило ничего, с приходом Саркози в кратчайшее время воцарился политический стиль, наносящий урон великой демократической культуре страны.
   
Политическая полемика достигла такой ожесточенности, будто Саркози с подчиненными побывал в обучении у Буша-младшего. Их лозунг: кто не впрягается вместе с нами, тот явно против нас. Неизбежную в таких случаях ось зла образуют профсоюзы, журналисты, юристы, студенты, ученые, иммигранты. Те из них, кому не повезло, на своей шкуре познакомились с духом новых времен в залах судов и отделениях полиции.
   
Тому, кто считает сказанное злобным гротеском, лучше послушать самих французов. Пьер Аски, один из основателей журналистского портала Rue 89, недавно писал в редакционной статье, что французское общество подошло к опасной черте в своей истории: Саркози добивается его раскола, и нужно быть готовыми к тому, что «в 2009 году стране придется пережить глубокий шок».
   
Со сходными посланиями интеллектуалы — известные и не очень — кочуют из одного ток-шоу в другое и выступают в тех газетах, что еще сохранили остаток независимости. Есть опасение, что многочисленные анекдоты о том, как Саркози злоупотребляет властью, сольются в сводный отчет о годах его правления.
   
Только что принятая во Франции административная реформа эти тревоги лишь усиливает. Основной закон, изначально задуманный так, чтобы дать парламенту больше прав, сейчас усилил и без того доминирующую роль президента, урезав власть правительства. И оно, назначаемое президентом совершенно независимо от народа, ведет себя сегодня как карманный кабинет Елисейского дворца, где сконцентрирована полная власть, как было во времена версальских королей. На конференции глав государств и правительств Саркози может ездить один, поскольку он давно уже выступает в обеих ипостасях, а министры с самого начала служили ему как начальники отделов.
   
Опьяненный властью, Саркози узурпировал право судить обо всем: он рассуждает о болезни Альцгеймера и о психиатрии, об автомобильной промышленности, о жилищном и городском строительстве. Он кует стратегические планы хозяйственного развития и придумывает меры против роста числа бездомных, он излагает свои взгляды на будущее Африки, шансы Квебека, использование энергии ветра, проблемы Тибета и состояние регби во Франции. А когда ему совершенно нечем заняться, он подает в ЮНЕСКО запрос об охране французской кухни как объекта всемирного культурного наследия. Блестящими его речи и проекты бывают редко. Обычно он с кем-нибудь полемизирует — он не вышел из роли участника выборной кампании. И потому у французской политической системы в эти тревожные времена нет полюса покоя, надежной референтной точки, нейтральной инстанции, стоящей над схватками.
   
Будь Саркози хотя бы человеком дела, за которого он себя выдает, умей он добиваться благополучия для всех, можно было бы этим его увлечениям не придавать значения. Но положение и без того резко накренившегося корабля осложняется еще и тем, что президент с момента вступления во власть, кажется, забыл все, что обещал бедным. При этом он неуклонно выполняет все обещания, которые давал самым богатым. Сегодня никто во Франции не сомневается, что Саркози давно выбросил за борт принцип равного отношения ко всем гражданам. Не став «президентом всех французов», он все больше походит на предводителя клана, наконец-то пристроившегося к настоящей большой кормушке.
   
В последние недели снова проходит крупная акция — типичный образчик методов Саркози. Государственное телевидение реформируется так, что компаниям общественно-правового статуса с будущего года не будет позволено размещать рекламу после 20 часов. Саркози выдает это за качественный скачок, да и зрителей это радует. На первый взгляд все звучит разумно. Только неожиданно выяснилось, что нет гарантий финансирования одной программы государственного телеканала, которая не прочь покритиковать власть. Ширится опасение, что вообще экономить станут преимущественно на серьезной журналистике. И оно более чем обоснованно, поскольку Саркози добился таких формулировок в законе, что на самом завершающем этапе утверждать президентов телекомпаний и главных редакторов газет будет лично он, президент страны. Во главе частных компаний с недавних пор оказываются многочисленные и как на подбор очень богатые друзья Саркози. С января именно их прибыли резко возрастут. Это эффект побочный, но явно не случайный.
   
Тут бы и выйти на арену силам оппозиции — это было бы вполне естественно. Но для демократии современной Франции и это проблема: оппозиции не осталось. Единственные, кто мог бы на следующих президентских выборах в 2012 году составить конкуренцию нынешней власти, — это социалисты. Но у них вот уже месяц бушуют разборки, поставившие партию на грань самороспуска. Не будучи в состоянии разобраться с внутренними дрязгами и мучимые амбициями своих старых и новых лидеров, социалисты как партия из игры до лучших времен выходят. На политической сцене суетятся фигуры или слишком бледные, как Франсуа Байру со своим «демократическим движением», или слишком далекие от реальной жизни, как профессиональный бунтовщик Оливье Безансон, видящий панацею от кризиса в отмене глобализации. Таких конкурентов Саркози может не опасаться.
   
   
Тем не менее повода заранее праздновать победу у Саркози и его окружения нет. В сложных ситуациях — а нынешняя как раз из таких, — когда политическая жизнь оказывалась блокированной, во Франции всякий раз голос поднимал народ. Прошло всего три года с тех пор, как вокруг Парижа горели баррикады и правительство объявило чрезвычайное положение из-за бунтов в предместьях. С тех пор ни одна из проблем, вызвавших тогда восстание, не решена — ни к одной и не прикасались. Саркози, обещавший выдвинуть свой «план Маршалла» для предместий, теперь не желает и слышать ничего на эту тему и вместо денег, экономистов, градостроителей, зодчих и учителей в социально горячие точки снова направляет полицейские отряды. По крайней мере, это может уже очень скоро оказаться свидетельством его дальновидности, ибо напряженность там ощутимо нарастает.
   
Силы дезинтеграции пытаются разорвать Францию на куски ожесточеннее, чем любую другую страну, поскольку ее общество — это пестрая мешанина из этносов, религий и подкупающе раскрепощенных вольнодумцев. Но штукатурка, которая все это скрепляла, начинает отваливаться. Этот процесс начался не с приходом Саркози, но президент ничего не предпринял, чтобы сдержать его, приостановить, а может быть, и найти новые способы закрепить постройку. Напротив: его курс — «раскол вместо умиротворения». Он способен только и далее подрывать единство нации. Нынешние события — иллюстрация того, что ни демократия, ни правовое государство не даны раз и навсегда и не разумеются сами собой. За них нужно каждый день биться, спорить, работать, их нужно наполнять смыслом, волей, готовностью творить добро. Германии пришлось дорого заплатить, чтобы усвоить это назидание, — дороже, чем другим странам. Франция же в основном оказывалась на солнечной стороне истории. Сегодня ей придется с неусыпным вниманием следить, чтобы урок не оказался забытым.

Ульрих Фихтнер("Der Spiegel" №48(603) от 22.12.2008)
Источник: "Профиль"