Лента: Политика

Джон Торнтон – профессор Школы экономики и менеджмента и Школы публичной политики и менеджмента Университета Цинхуа (Пекин), директор университетской Программы глобального лидерства. Также он возглавляет совет Института Брукингса. Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 1 (январь – февраль) за 2008 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

На протяжении почти ста лет лидеры Китая обещали своему народу ту или иную форму демократии. После того как в 1911 году пала последняя китайская императорская династия Цин, Сунь Ятсен предложил установить трехлетний период временного военного правления, за которым должна была последовать фаза «политического обучения», позволявшая перейти к полной конституционной республике. В 1940-м Мао Цзэдун выступил перед своими последователями с программой под названием «Новая демократия». В ходе ее выполнения руководство Коммунистической партии Китая (КПК) обещало обеспечить «демократическую диктатуру» революционных групп над классовыми врагами. А Дэн Сяопин, выводя страну из анархии «культурной революции», провозгласил демократию «основным условием раскрепощения сознания».

Сунь Ятсен, Мао Цзэдун и Дэн Сяопин понимали под демократией совершенно разные вещи. Определение Сунь Ятсена предполагало конституционное правление с всеобщим избирательным правом, свободными выборами и разделением властей. Это наиболее близко тому, что принято на Западе. Мао и Дэн своей деятельностью показали, что, вопреки их заявлениям, данное понятие мало что для них значило. Все три политика сходились, однако, в одном: демократия не самоцель, а механизм, позволяющий добиться воплощения в жизнь реального замысла – превратить Китай в государство, которое уже не запугают иностранные державы.

В конечном счете демократия терпела крах при всех этих трех лидерах. Когда в 1925 году умер Сунь Ятсен, во многих частях страны еще господствовали военно-феодальные отношения и разобщенность. В годы правления Мао на первый план вышла не столько демократия, сколько классовая борьба, массовые движения, перманентная революция, стремление выбить почву из-под ног оппонентов. А Дэн неоднократно демонстрировал – особенно в случае трагедии, разыгравшейся на площади Тяньаньмэнь в 1989-м, – что не позволит народным демократическим движениям покончить с партийным правлением либо сорвать его планы национального развития.

Сегодня Китай, конечно, нельзя назвать демократическим государством. Коммунистическая партия обладает монополией на власть. Отсутствуют свобода слова, независимая судебная система и другие основополагающие атрибуты плюралистической либеральной системы. Многие наблюдатели как в КНР, так и за ее пределами настроены по-прежнему скептически, когда речь заходит о перспективах политических реформ. Однако многое меняется – в правительстве, КПК, экономике и обществе в целом. И эти перемены, возможно, повлияют на отношение китайцев к демократии и определят политическое будущее страны.

В публичных выступлениях и неофициальных беседах китайские лидеры вновь обращаются к теме демократии. На этот раз все чаще и более обстоятельно. (В основе данной статьи – беседы, проведенные за последние 14 месяцев со многими представителями разных слоев китайского общества, в том числе с членами Центрального комитета КПК, в состав которого входят 370 руководящих работников, с высокопоставленными государственными чиновниками, учеными, судьями, юристами, журналистами и лидерами неправительственных организаций.) Председатель Ху Цзиньтао назвал демократию «общей целью человечества». Во время визита в Соединенные Штаты в 2006 году Ху открывал этой темой каждую свою встречу. А премьер Госсовета (правительства. – Ред.) Вэнь Цзябао в обращении к Всекитайскому собранию народных представителей в 2007-м уделил демократии и законности вдвое больше внимания, чем в любой из предыдущих речей. «Развитие демократии и совершенствование правовой системы, – заявил Вэнь, – основные требования социалистического строя».

Как и предшествующие лидеры, нынешнее поколение китайских политиков вкладывает в понятие демократии смысл, отличный от того, что принят на Западе. Высокопоставленные деятели подчеркивают, что руководящую роль КПК следует сохранить. Им не откажешь в понимании той роли, какую играют выборы, особенно на местном уровне. И всё же они утверждают, что «совещательная» форма политической жизни, при которой отдельные граждане и группы могут участвовать в процессе принятия решений, высказывая свои мнения, более подходит Китаю, чем открытое состязание партий за власть.

Руководство часто ссылается на практику назначений в соответствии с заслугами, в том числе проведение экзаменов на замещение должностей; эта система отражает вековое убеждение китайцев в том, что правительство должно формироваться из наиболее талантливых граждан. Китайские лидеры не приветствуют ничем не ограниченную свободу слова, печати или собраний, что на Западе разумеется само собой. Они высказываются за планомерное расширение этих прав, но делают акцент на межгрупповой и социальной гармонии, которую считают всеобщим благом.

Чиновники, не принадлежащие к высшему эшелону власти (где принято руководствоваться общим сценарием публичных заявлений), высказывают различные мнения по вопросу, будет ли «управляемая демократия» конечным пунктом нынешней политической эволюции Китая либо лишь этапом на пути к более или менее стандартной модели либеральной демократии. Восточная Азия изобилует примерами разных вариантов развития: политическое доминирование Либерально-демократической партии в Японии на протяжении нескольких десятилетий, процветание в сочетании с ограничениями свободы печати в Сингапуре, ничем не ограниченная многопартийная система в Южной Корее. Некоторые полагают, что Пекин мог бы пойти по одному из этих путей либо проложить свой собственный.

На встрече с делегацией из Института Брукингса (в которую входил и я) в конце 2006 года премьера Вэнь Цзябао спросили: что он и другие китайские лидеры подразумевают под словом «демократия», какая форма демократии наиболее вероятно возобладает в стране и сколько времени займет этот процесс. «Когда мы говорим о демократии, – ответил Вэнь, – то обычно ссылаемся на три основных обстоятельства: избирательный процесс, независимость судебной системы и систему сдержек и противовесов».

Относительно первого, по его мнению, предвидится постепенное распространение прямых и непрямых выборов, проводимых в селах, на города, округа и даже провинции. Однако он не упомянул об их дальнейшей эволюции. Что касается высокой степени коррумпированности судебной системы Китая, Вэнь подчеркнул необходимость реформы, призванной обеспечить «достоинство, справедливость и независимость» судов. Он также объяснил, что необходим общественный «контроль» (китайский термин для обеспечения эффективного надзора), ограничивающий злоупотребления официальных властей. Вэнь призвал к реализации системы сдержек и противовесов в самой КПК и регулярной отчетности чиновников перед обществом. Средства массовой информации и почти 200 млн китайских пользователей Интернета также должны участвовать «соответствующим образом» в осуществлении контроля за работой правительства, заметил он. Заключительная фраза Вэня: «Нам надо двигаться к демократии. У нас много проблем, но мы знаем, в каком направлении идти».

СВОБОДА ВЫБОРА

Учитывая несоответствие, возникающее между демократическими устремлениями, о которых говорят Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао, и скептицизмом, с каким Запад воспринимает их слова, появляется необходимость разобраться, что происходит с процессом демократизации в Китае. У граждан КНР нет права выбирать национальных лидеров, но уже более 10 лет крестьяне по всей стране избирают глав администраций деревень. Что же происходит на огромном пространстве между крестьянским хозяйством и Чжуннаньхаем – комплексом в Пекине, где располагается руководство КПК? Ответы на некоторые вопросы можно получить путем подробного ознакомления с тремя основными принципами данного Вэнем определения демократии, каковыми являются выборы, независимость судов и общественный контроль.

Конституция КНР предусматривает сочетание прямых и непрямых выборов для избрания руководителей государства. На практике всенародные выборы на альтернативной основе проходят только в 700 тыс. деревнях страны. Что примечательно, поскольку в этих деревнях проживает более 700 млн крестьян, но при рассмотрении деталей открывается сложная и временами противоречивая картина.

Первоначальным движущим мотивом проведения выборов в сельской местности (впервые в начале 1980-х) было выдвижение компетентных руководителей на местах, способных поднять сельскую экономику и претворять в жизнь общенациональные задачи вроде политики «одного ребенка в семье». С отказом от коллективизации на завершающем этапе «культурной революции» в деревнях возник вакуум власти.

По оценкам большинства наблюдателей, вначале выборы проводились при активной поддержке из центра и в целом были объективными. Но в начале 1990-х годов власти, по сообщениям, были шокированы цифрами, согласно которым лишь 40 % избранных глав сельских администраций являлись членами КПК. Пекин поспешил дать указание местным руководителям обеспечить сохранение «руководящей роли» Коммунистической партии.

В настоящее время большинство глав сельских администраций – это вновь члены КПК, хотя цифры существенно разнятся от региона к региону. Более 90 % глав сельских администраций в провинциях Гуандун, Хубэй и Шаньдун – члены партии, а в провинциях Фуцзянь и Чжэцзян тот же показатель составляет всего 60–70 %. И даже эти цифры выше, чем реальный процент глав сельских администраций, избранных уже будучи членами партии. В случае избрания беспартийных кандидатов КПК почти всегда принимает их в свои ряды, с тем чтобы обеспечить свое руководство, и в то же время дает возможность крестьянам видеть во главе деревень тех, кого они хотят.

С выборами в деревнях связаны многие проблемы, в том числе кумовство, покупка голосов и избрание некомпетентных или коррумпированных чиновников. Приверженцы сельских выборов, тем не менее, считают их испытательным полигоном демократии. Наиболее же рьяные противники выборов данного уровня – это, как правило, чиновники небольших городов и поселков, которые боятся потерять свои посты, если центральное правительство решит распространить прямое голосование на следующий уровень.

Наиболее интригующие эксперименты с выборами за последнее десятилетие имели место в поселках и небольших городках. Власти этих образований, обремененные многочисленными социальными программами и выплатой жизненно важных для многих граждан пособий, часто становятся причиной возникновения антиправительственных настроений и социального недовольства. Поэтому эффективное руководство на данном уровне играет ключевую роль для поддержания стабильности в обществе – приоритетной задачи китайских руководителей.

Выборы на альтернативной основе проводились в ряде местечек еще в 1995–1996 годах. Самый смелый эксперимент имел место в 1998-м в Буюне – отдаленном уголке провинции Сычуань. Администрация Буюня организовала прямые выборы на альтернативной основе, в которых приняли участие около 6 тыс. взрослых граждан, имевших право голоса. Эти выборы широко освещались в китайских СМИ и попали под огонь критики официальной прессы за нарушение Конституции страны.

Дело в том, что право избрания руководителя городка либо поселка Основной закон предоставляет местным собраниям народных представителей. И тем не менее, к удивлению многих, центральное правительство, так и не одобрив результатов выборов в Буюне, не аннулировало их, и избранный мэр Тань Сяоцю остался на своем посту. В 2001 году Центральный комитет КПК вновь подтвердил, что прямые выборы главы городка (поселка) неконституционны. В ответ Буюнь изменил процедуру выборов, чтобы привести ее в соответствие с буквой, но не духом закона: в ходе следующих выборов граждане избрали кандидата на пост главы администрации, затем рекомендованного местным партийным комитетом и утвержденного собранием народных представителей без участия кандидатов от оппозиции.

Возможно, отчасти из-за правовых проблем, с которыми столкнулся Буюнь, большинство городков и поселков, экспериментировавших с выборами, стали ориентироваться на менее радикальную модель – систему «открытой рекомендации и отбора». В соответствии с ней любой взрослый житель может баллотироваться на пост главы того или иного местечка, затем совет руководителей общины отбирает из числа участников двух кандидатов, а местное собрание народных представителей принимает окончательное решение. Это не прямое голосование, а способ внесения элементов состязательности и прозрачности в выборы местных руководителей. К 2001–2002 годам в ходе голосования почти в 2 тыс. поселках и городках, представляющих 5 % от общего их числа по стране, присутствовал тот либо иной элемент состязательности.

Значение выборов в малых городах и поселках не следует переоценивать. Такие населенные пункты находятся на низшей административной ступени государственной структуры Китая, и даже сторонники этого процесса признаюЂт, что он пока только зарождается. Тем не менее в случае успеха подобные эксперименты обеспечивают руководителям определенную степень легитимности на основе волеизъявления. Подобные выборы привносят дух конкуренции в ряды кадровых партийных работников.

В меньшей степени это относится к отношениям между членами партии и беспартийными, о соперничестве между которыми прежде не могло быть и речи. Предполагается, что состязательность, пусть и контролируемая, повысит качество управления. Некоторые китайские исследователи к тому же считают примечательным тот факт, что некоторые руководители небольших населенных пунктов, располагая мандатом народного доверия, ведут себя более уверенно и не боятся противостоять секретарям местных партийных организаций. Все это чревато головной болью для КПК, как отметил один аналитик из аппарата центрального правительства, но, возможно, в результате будут посеяны первые семена культуры сдержек и противовесов.

Власти в Пекине в свою очередь внимательно следят за ходом эксперимента. Действуя в духе перемен, давших толчок рыночным реформам 1980-х, центр поощряет эксперименты в сфере управления на местном уровне, хотя и в определенных рамках. Так, один ответственный работник Центральной партийной школы (ЦПШ) сказал мне, что во всех малых городах процветающей провинции Цзянсу экспериментальная программа предусматривает проведение выборов на альтернативной основе. По его словам, по мере того как в разных частях страны станут апробировать различные методы, ЦПШ будет изучать их результаты.

Опыт с выборами на уровне уездов (на ступень выше малых городов и поселков) также достоен внимания. С 2000 года 11 округов в провинциях Хубэй и Цзянсу проводили выборы кандидатов на должность заместителя руководителя уезда по системе «открытой рекомендации и отбора». Это составляет менее 0,5 % уездов и городов соответствующего уровня по всей стране, но любая реформа, затрагивающая процесс отбора руководителей в уездах, средняя численность населения которых по стране около 450 тыс. человек, явилась бы немаловажным фактором.

Ограниченные эксперименты проводились также и в крупных городах. В 2003-м в районные собрания народных представителей города Шэньчжэнь баллотировались 12 независимых кандидатов, двое из которых были избраны. В Пекине группа независимых кандидатов также баллотировалась в собрание народных представителей района Хайдянь, где расположены ведущие университеты страны. В собрания народных представителей не проходит практически ни один независимый кандидат, однако число таких кандидатов стремительно растет: от менее 100 по всей стране в 2003-м до более 40 тыс. в 2006–2007 годах. Эти данные предоставил Ли Фань – бывший государственный чиновник, ныне один из видных сторонников избирательной реформы. Согласно его прогнозам, число независимых кандидатов в 2011–2012 годах достигнет сотен тысяч, а потребность народного участия в политической жизни будет и впредь возрастать по мере дальнейшего расслоения и все большей открытости китайского общества.

Выборы внутри КПК в последние годы также рассматривались китайскими лидерами как объект усилий по расширению состязательности. Некоторые эксперты полагают, что развитие «внутрипартийной демократии» имеет даже большее значение для долгосрочной политической реформы в Китае, чем эксперименты с местной властью. Они считают, что если КПК пойдет на открытые дискуссии, внутрипартийные выборы руководителей и принятие решений путем голосования, то это будет предпосылкой к установлению демократии в стране в целом.

Председатель Ху и премьер Вэнь регулярно призывают к расширению дискуссий, консультаций и практики коллективного принятия решений в КПК. Внутрипартийная демократия явилась главной темой доклада Ху Цзиньтао на XVII съезде партии осенью прошлого года. Вскоре после съезда Ли Юаньчао, недавно назначенный заведующим организационным отделом ЦК, опубликовал в газете «Жэньминь жибао» статью объемом 7 тыс. иероглифов, в которой он развивает тезис Ху о дальнейшем реформировании партии. Примечательно, что Ху не обладает авторитетом Мао, Дэна или своего предшественника Цзян Цзэминя и опирается на консенсус в Постоянном комитете Политбюро, состоящем из 9 членов. Это свидетельствует о движении в направлении, противоположном чрезмерной централизации власти на общенациональном уровне.

Одним из способов, используемых КПК для внедрения внутрипартийной демократии, является выдвижение нескольких претендентов на замещение должностей. 15 % кандидатур в делегаты XVII съезда было отклонено при голосовании в партийных организациях. По сообщениям официальных СМИ, в ходе партийных выборов-2006/2007 в 296 малых городах и поселках 16 провинций местные партруководители избирались прямым голосованием рядовых коммунистов, что было частью экспериментального проекта. Как сообщил мне один правительственный аналитик, в некоторых регионах секретари окружных партийных организаций также избирались прямым голосованием.

Если внутрипартийная демократия закрепится, некоторые исследователи предсказывают тенденцию, при которой партийные работники-единомышленники будут объединяться и формировать более обособленные группы интересов внутри КПК. Руководящий работник ЦПШ сообщил нашей делегации из Института Брукингса, что «группы интересов» больше не являются табу в партии, хотя появление организованных «фракций» не допускается. Однако некоторые аналитики не исключают возможности того, что КПК когда-нибудь, подобно японской правящей Либерально-демократической партии, будет включать в себя официальные фракции, соперничающие между собой за право занимать высокие политические посты и отстаивающие различные позиции.

В большой речи, произнесенной в стенах Центральной партийной школы в июне прошлого года, Ху Цзиньтао призвал руководящих работников КПК «совершенствовать внутрипартийную демократическую систему и полностью задействовать творческую энергию партии». Затем, чтобы продемонстрировать ту самую внутрипартийную демократию, к которой призывал Ху, было проведено ни к чему не обязывающее предварительное голосование среди присутствовавших на встрече нескольких сотен руководящих партийных работников. Целью его было определить предпочтения относительно кандидатов в будущий состав Политбюро и его Постоянного комитета, то есть, другими словами, тех, кто будет править Китаем в следующее пятилетие.

Некоторые китайские аналитики полагают, что выступление Ху в ЦПШ, возможно, содержало идеи, наметившие контуры нового политического курса. Ху заявил тогда: «Следует решительно поддерживать раскрепощение сознания как существенно важное требование идеологической линии партии и наше чудесное оружие в условиях, когда нам приходится сталкиваться с разнообразными новыми ситуациями и проблемами и постоянно прилагать усилия к переходу на новую ступень нашей деятельности». Требование избавиться от оков догматического мышления, обращенное Ху к своим коллегам, было воспринято как призыв к большему прагматизму в мышлении на этапе политической эволюции Китая.
Если говорить более конкретно, Ху Цзиньтао указывал ортодоксально настроенным партийцам, что определение демократии, данное Мао, не единственно возможное. В то же время он намекнул более реформаторски мыслящим членам Центрального комитета на то, что простое копирование западных образцов – это необязательно правильный путь.

ВЕРХОВЕНСТВО ЗАКОНА

Из трех опор демократии, обозначенных Вэнь Цзябао – выборы, независимость судов и общественный контроль, – вторая в некотором отношении наиболее примечательна. Вопрос о том, служит ли КПК закону или наоборот, всегда делал независимость судов деликатной темой.

Китайская судебная система совершила за последние три десятилетия серьезный рывок, но многое еще предстоит сделать. В 1980-м, когда суды только начали восстанавливаться после хаоса «культурной революции», по всему Китаю к рассмотрению было принято 800 тыс. дел. К 2006 году эта цифра выросла десятикратно, наглядно отразив изменение роли закона в обществе. За последние 30 лет в Китае принято более 250 новых законов, и страна находится в процессе создания национального свода законов с чистого листа.

До середины 1980-х большинство судейских чиновников и прокуроров были выходцами из военной среды и не имели почти никакого систематического образования, не говоря уже о юридическом. В повестке дня независимость судов даже не значилась; во всяком случае, к такой идее относились настороженно. Неудивительно, что в условиях, когда главной задачей судов считалось проведение линии партии, чрезмерная идеологизированность судей и прокуроров была в порядке вещей. Но начиная с середины 1980-х годов на должности судей и прокуроров государство направляет выпускников университетов. К концу 1990-х ученая степень магистра права стала неписаным условием для назначения старшим судьей.

Одновременно с повышением квалификации данной категории чиновников произошли изменения в статусе китайских адвокатов. До конца 1980-х все они являлись государственными служащими, частной практики не существовало. Первые «кооперативные юридические фирмы» появились в 1988–1989 годах, и сегодня в стране действуют 12 тыс. фирм, в которых работают 118 тыс. адвокатов, имеющих лицензии. (Для сравнения: в Соединенных Штатах, которые по численности населения вчетверо уступают Китаю, количество адвокатов более чем восьмикратно превышает соответствующий показатель КНР.) Рост частной практики способствовал повышению профессионального уровня всей системы, и отчасти именно потому, что успех адвокатов зависит от числа выигранных дел (или, по крайней мере, более мягких приговоров). Сторона обвинения все еще выигрывает более 90 % дел, но поскольку выросла квалификация адвокатов и их аргументация стала более изощренной, то прокурорам и судьям также приходится повышать профессиональный уровень. Партийные боссы по-прежнему вмешиваются в судебный процесс, и по делам, имеющим политическую подоплеку, решения пока принимает центральное правительство. Но большинство наблюдателей сходятся во мнении, что по мере усложнения судопроизводства частота и степень такого вмешательства сокращаются.

В Китае принят ряд законодательных актов, направленных на защиту граждан от произвола государства. Закон о государственных служащих (2005) устанавливает высокие стандарты поведения для официальных лиц. Закон о государственных компенсациях 1994 года предусматривает возмещение ущерба, причиненного государственными органами. Пожалуй, наиболее значимым событием явилось принятие в 1989-м Закона об административном судопроизводстве, предоставлявшего гражданам право предъявлять иск государству. В первый год действия этого закона было подано около 13 тыс. исков. Сейчас против государственных органов ежегодно выставляется более 150 тыс. исков, при этом некоторые из удовлетворенных заявлений в суд положительно освещались в СМИ.

Тем не менее китайские официальные лица признаюЂт, что в области права остается много проблем. Одно из самых серьезных препятствий на пути к беспристрастным решениям – это сеть личных взаимоотношений, известная как гуаньси (связи, сформированные годами взаимных одолжений и помощи), которая определяет вынесение многих вердиктов. Эти связи могут производить «сковывающий» эффект на принятие прокурорских и судебных решений. Судьи, как правило, беседуют со сторонами по делу неофициально, что создает ситуации, при которых гуаньси и коррупция способны непосредственно влиять на ход дела. Некоторые эксперты предлагали повысить зарплату судьям и осуществить ряд других мер по формированию судейской элиты, обособленной от других государственных чиновников, с тем чтобы искоренить этот типичный для Китая порок.

Основная проблема заключается уже не в отсутствии всеобъемлющего свода законов, а в разрыве между содержанием законов и их исполнением, особенно на местном уровне и в делах, имеющих политическую подоплеку. Права, гарантированные Законом об уголовном судопроизводстве 1996 года (ставшим вехой в реформировании судебной системы), такие, как своевременная помощь адвоката и оправдательные показания, часто не соблюдаются или просто игнорируются. Небольшая, но растущая группа частных юристов, которых иногда называют «правозащитниками», берется за особо важные и связанные с несправедливым судебным преследованием дела, отчасти чтобы привлечь внимание к случаям отступлений от закона по вине самой судебной системы. Хотя эти юристы-правозащитники редко выигрывают дела и сами подчас подвергаются преследованию и даже оказываются за решеткой, они верят, что, постоянно указывая на расхождение между официальным стремлением к справедливой судебной системе и реальным положением дел, со временем смогут сократить этот разрыв.

Другое серьезное препятствие – это по-прежнему существующее огромное влияние на суды представителей местной администрации. Комитеты КПК непосредственно участвуют в назначении судей и прокуроров, а местные органы власти принимают решения относительно зарплаты и бюджетов судов. Это отчасти напоминает ситуацию в банковской системе КНР десятилетие назад, когда влияние местных чиновников на отделения банков обернулось появлением огромной массы политически мотивированных кредитов. Резкий рост невыплаченных долговых обязательств вынудил пекинские власти потратить 60 млрд долларов из средств центрального правительства на спасение банков. Затем премьер Чжу Жунцзи провел реорганизацию, в результате которой окончательные решения по кадрам и займам принимаются только в центральных офисах кредитно-финансовых учреждений. Реформа банковской системы может послужить полезной моделью для перестройки, в которой нуждается судебная система.

Согласно поправке, внесенной в Конституцию в 1999-м, Китайская Народная Республика официально объявлена «страной, которая управляется в соответствии с законом». Но высшая власть находится в руках КПК, а не правительства. Все больше исследователей склоняются к убеждению, что стране нужна партия, члены которой четко осознаюЂт, что они не поставлены над законом. Один из приверженцев данной точки зрения профессор Центральной партийной школы Чжо Цзэюань в прошлом году на протяжении двух часов излагал свои идеи перед всем составом Политбюро из 24 человек. Один из руководителей ЦПШ позже поведал мне, что отношения между правящей партией и Конституцией совершенно четко определены: КПК должна подчиняться закону. Но, как и во многих других сферах жизни в сегодняшнем Китае, загвоздка кроется как раз в разрыве между теорией и практикой.

КПК прочно удерживает рычаги контроля над судами и в случае необходимости манипулирует ими. Кроме того, в партии действует отдельная, параллельная система мер, применяемых в отношении членов партии, допустивших правонарушения; эти меры включают в себя задержание и допрос и порой бывают более жесткими, чем наказания, предусмотренные обычной правовой системой. Недавно в партийных кругах появились признаки понимания того, что в своих действиях необходимо в большей степени придерживаться правовых норм. Профессор Школы права Нью-Йоркского университета Джером Коэн, один из ведущих на Западе специалистов по правовой системе КНР, отметил, что местные партийные организации по крайней мере в 20 провинциях создали дисциплинарную систему, предусматривающую определенные гарантии для членов КПК: уведомление о якобы совершенном проступке, возможность защищаться против обвинений (в том числе право вызывать свидетелей в свою защиту), официальную формулировку причин окончательного решения и возможность подавать апелляцию. Некоторые из этих прав уже давно зафиксированы в Уставе КПК, но никогда по-настоящему не применялись.

Китайские лидеры, похоже, осознают, что Китай-2008 слишком сложен, чтобы им можно было управлять исключительно указами из Пекина, что необходимо исполнение законов, обеспечиваемое надлежащей правовой системой, которая пользовалась бы доверием общества. Отсутствие доверия к судам – одна из причин, по которой люди выходят на улицы (согласно официальной статистике, каждый год проводятся десятки тысяч общественных акций протеста). Неудивительно, что такие лидеры, как премьер Вэнь, требуют, чтобы партия и государство перестали вмешиваться в рутинные судебные процедуры. Но руководство по-прежнему настаивает на сохранении контроля над случаями, которые затрагивают государственные интересы, а также над судебной системой на макроуровне. Вопрос состоит в том, удастся ли КПК построить справедливую и независимую судебную систему, сохраняя контроль сверху.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ КОНТРОЛЬ

В китайской системе нет недостатка в институтах, задача которых – не допускать нечистоплотности чиновников. Наиболее старый из них – традиционная система подачи петиций, восходящая к временам империи, которая позволяет гражданам обращаться с жалобами непосредственно в высокие инстанции. В каждом столичном министерстве есть отдел, который занимается подобными ходатайствами. Но непосредственное обращение к властям считается последним средством, и такие дела редко решаются удовлетворительно: процесс непрозрачен и зависит от доброй воли анонимных чиновников, рассматривающих прошения.

Другой контрольный орган – Центральная комиссия КПК по проверке дисциплины, которую возглавляет член Постоянного комитета Политбюро и в состав которой входят 8 заместителей и 120 старших членов. Комиссия занимается борьбой с коррупцией и другими нарушениями со стороны членов партии. Параллельные органы на правительственном уровне – Министерство контроля и Бюро по борьбе с коррупцией при Верховной народной прокуратуре, которые привлекают к ответственности государственных чиновников, допустивших правонарушения. Одной из функций официального информационного агентства Синьхуа является сбор информации о случаях коррупции по всей стране и подготовка внутренних отчетов для центрального руководства.

Несмотря на такое разнообразие механизмов борьбы с коррупцией, последняя остается серьезной проблемой в официальных органах, и руководители не устают упоминать о моральном разложении как одном из главных вопросов, которыми должна заниматься партия. По мере того как в последние два десятилетия происходил подъем экономики, расширялись и возможности для взяточничества. На всю страну прогремело дело Чжэн Сяоюя – бывшего главы Государственного управления по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами. В июле прошлого года его казнили за получение взяток от фармацевтических компаний. Подобные случаи подкрепляют мнение о разложении общества.

По данным КПК, в 2006 году более 97 тыс. госслужащих подвергались дисциплинарным взысканиям, из них 80 % признаны виновными в халатном отношении к служебным обязанностям, получении взяток либо нарушении финансовых норм. «Официальная система [контроля] в целом себя не оправдала», – сказал мне один аналитик, выполняющий исследования по заказу правительства. На более низких уровнях основной структурный недостаток системы контроля зеркально отражает недостатки судебной системы: главы дисциплинарных комиссий назначаются местными руководителями, которые, как можно предположить, склонны ставить на эти должности родственников, друзей, протеже или коллег. Только в 2006-м вступило в силу правило, согласно которому глав комиссий на уровне провинций назначает центральное правительство.

Перед председателем Ху и премьером Вэнем стоит очень важная дилемма. Они понимают, что искоренение коррупции, которая порождает у граждан цинизм в отношении однопартийной системы, должно стать главной задачей их правления. Но им предстоит действовать, сохраняя лояльность местных чиновников, через которых КПК правит страной. Для укрепления официальных механизмов контроля правительство все чаще обращается к альтернативным каналам. В отдельных районах Пекина проводятся опросы, с тем чтобы определить, насколько граждане удовлетворены работой государственных учреждений. Комиссия городского планирования Пекина, занимающаяся проектами переустройства, пригласила консалтинговую фирму, которая может помочь в деле учета общественного мнения.

Еще одна многообещающая тенденция – стремительная коммерциализация китайской прессы. Благодаря государственной собственности на торговые точки, а также цензуре правительство по-прежнему всецело контролирует СМИ. Все еще существуют границы, которые журналисты не могут переступить. Но происходят и перемены. В стремлении привлечь читателей и рекламодателей независимые издания охотятся за сюжетами, вызывающими живой интерес у населения. Они обнаружили, как и аналогичные издания на Западе, что журналистика расследования пользуется спросом.

Широкий резонанс получила в 2002 году аналитическая статья опытного репортера газеты «Чжунго цзинцзи шибао» («Время китайской экономики»), в которой был представлен подробный отчет о системе лицензирования такси в Пекине. Вследствие предполагаемого сговора между владельцами компании и государственным контролирующим органом водителям приходилось работать по чрезвычайно напряженному графику при низкой зарплате. Газету с этим материалом моментально раскупили.

Отдел пропаганды ЦК отреагировал тем, что запретил другим изданиям давать отклики на эту публикацию. Городское управление транспорта не разрешило водителям устраивать ее публичное чтение. Некоторым таксистам, слова которых приводились в статье, угрожали смертью, а автору пришлось в течение трех месяцев нанимать телохранителей. Однако возмущение общественности стало нарастать, когда эта история попала в Интернет. Спустя восемь дней после опубликования статьи Вэнь Цзябао, бывший тогда заместителем премьера Госсовета, выступил с официальным заявлением в поддержку водителей такси и дал указание подготовить докладную по этой ситуации для тогдашнего премьера Чжу Жунцзи.

Внимание многих китайцев привлек эксперимент – решение правительства позволить иностранным журналистам с января 2007-го вплоть до окончания пекинской Олимпиады-2008 свободно путешествовать по всей стране (за исключением Тибета) и беспрепятственно собирать материал для репортажей. Редактор одной китайской газеты сообщил мне: «Конечно, это своего рода критерий – как иностранная пресса воспользуется этим новым правом. Если только не произойдет что-то из ряда вон выходящее, трудно представить себе, как правительство сможет вновь ввести прежнюю систему после окончания Олимпиады». Неудивительно, что с этим уже возникало немало трудностей: в июле несколько иностранных журналистов, освещавших антиправительственную демонстрацию, организованную международной группой защиты прав человека, были задержаны на несколько часов. Однако иностранные корреспонденты в Пекине сообщают, что в целом с момента объявления новой политики (в отношении журналистов) заметно ослаблены ограничения на их передвижения и деятельность.

В последние годы Интернет и сотовые телефоны составили конкуренцию традиционным СМИ, превратившись в каналы, через которые граждане выражают свое возмущение. Время от времени это вынуждало власти действовать.

Один из нашумевших случаев – история с «заблокированным домом» в быстрорастущем городе Чунцин в Центральном Китае. В течение трех лет супружеская пара, принадлежащая к среднему классу, упорно отказывалась продавать свой дом фирме-застройщику, которая с согласия муниципальных властей планировала снести весь микрорайон и превратить его в торговый центр. Соседи уже давно съехали. Фирма попыталась запугать супругов, вырыв вокруг их одиноко стоявшего жилища котлован глубиной с трехэтажный дом, но подобная тактика сильно ударила по самой фирме.

Фотографии дома, нависшего над «пропастью», были размещены в Интернете и вызвали волну возмущения по всей стране. В течение нескольких недель присылались десятки тысяч сообщений, в которых клеймили власти города за то, что они допустили такую ситуацию. Корреспонденты разбили палатки вблизи «заблокированного» дома, даже официальные газеты встали на сторону супругов. В конце концов те согласились переехать в новый дом и получили компенсацию в размере более 110 тыс. долларов. Ежедневная газета «Синь цзин бао» («Пекинские новости»), имеющая широкий круг читателей, напечатала комментарий, появление которого в китайской газете десяток лет назад невозможно было себе представить: «Эта история вдохновляет китайскую общественность в наступившую эпоху гражданских прав… Освещение данного события в СМИ было рациональным и конструктивным, что воодушевляет граждан на защиту в будущем своих прав в соответствии с законом».

Еще один пример союза новых технологий и граждан: в мае прошлого года возмущенные жители города Сямэнь, что на южном побережье Китая, начали борьбу против намерения городских властей построить крупный химический комбинат на окраине города. Оружием общественности стали сотовые телефоны. В течение нескольких дней сотни тысяч посланий с текстами против строительства завода распространились, как вирус, по всей стране. Власти города Сямэнь, прежде игнорировавшие народные протесты, внезапно объявили, что работы будут приостановлены, пока не завершится исследование возможных последствий строительства объекта для окружающей среды. Неудовлетворенные этой половинчатой мерой горожане вновь обратились к услугам сотовой связи и организовали марш с участием около 7 тыс. человек, которые потребовали окончательного прекращения строительства. Хотя местные партийные газеты осудили эту акцию, как незаконную, участникам марша дали возможность беспрепятственно выйти на улицы и провести одну из крупнейших мирных демонстраций в Китае за последние годы.

ДЕМОКРАТИЯ В КИТАЕ

Достигнутый прогресс в проведении выборов, в вопросах независимости судебной системы и контроля – часть преобразований китайского общества и расширения личных свобод, сопровождающих головокружительные экономические реформы и развитие страны в последние три десятилетия. Правительство по-прежнему вмешивается во многие сферы, но гораздо меньше, чем раньше.

За последние 20 лет несколько сотен миллионов китайцев переехали из деревень в города – это самый масштабный всплеск урбанизации в истории. До середины 1990-х годов правительство строго контролировало внутреннюю миграцию. На ближайшие два десятилетия власти прогнозируют переселение в города еще 300 млн крестьян, что поможет уменьшить разрыв в доходах между городскими и сельскими жителями. В прошлом за каждым горожанином государство закрепляло место работы и место жительства. Теперь живущие в городах китайцы имеют право отправляться за границу для учебы, работы или приятного времяпрепровождения. Десять лет назад китайскому гражданину, прежде чем подать заявление на загранпаспорт, нужно было получить разрешение от своего начальника, партийного секретаря по месту работы и местного отделения полиции. Процедура могла длиться полгода и завершиться отказом. Сейчас на все про все уходит меньше недели, и выдача паспорта почти автоматически гарантирована, как в США.

Менее двух десятилетий назад иностранцы в Пекине были обязаны жить в специально отведенных местах – отелях либо кварталах, охраняемых военной полицией. Ныне же иностранцы проживают бок о бок с китайцами. Когда местных жителей спрашивают о демократизации общества, они упоминают указанные перемены так же часто, как выборы или судебную реформу. Возможно, они подменяют понятием свободы понятие демократии, но было бы несправедливо сбрасывать со счетов расширение их личных свобод как нечто второстепенное.

В частной беседе руководящий партийный работник восторженно признался мне, что еще десять лет назад для человека в его положении было немыслимо открыто обсуждать проблемы демократии с американцем. Сейчас же, по его словам, в Китае дискутируется уже не сама целесообразность введения демократии, а то, когда и каким образом это произойдет. По его мнению, одна из задач, которую партия должна немедленно решить, – это реформировать Всекитайское собрание народных представителей так, чтобы оно не превратилось в «дом ветеранов» для бывших функционеров, но объединяло бы компетентных профессионалов, став в конечном счете подлинным законодательным органом. Правительство должно озаботиться и тем, чтобы прямые выборы проходили и на уровне провинций, – конечно, не многопартийные выборы западного образца, но по меньшей мере состязательные, предоставляющие реальную альтернативу, считает мой собеседник.

Президент одной из крупнейших корпораций Китая, также кандидат в члены ЦК КПК, сказал мне: совершенствование корпоративного управления в таких компаниях, как его собственная, зарегистрированная на зарубежных фондовых биржах (и, следовательно, придерживающаяся международных норм), – один из примеров расширения «демократических навыков». Хотя, по его словам, корпоративное управление пока только налаживается, общая тенденция среди государственных предприятий, особенно зарегистрированных за границей, – это бóльшая прозрачность, более сильные и независимые советы директоров и управление по взаимно согласованным правилам. Со временем работа в такой среде, скорее всего, приведет к более демократическому образу мышления китайской бизнес-элиты, а также высокопоставленных чиновников, которые входят в советы государственных предприятий.
За последнее столетие никто так не задумывался о перспективах демократии в своей стране или о ее недостижимости, как сами китайцы. Они вновь и вновь становились свидетелями того, как нарастают, а затем отступают волны демократических устремлений, а порой и того, как эти устремления подавлялись. В 1898-м вдовствующая императрица Цыси расправилась со «ста днями реформ», застрельщиками которых выступили советники императора Гуансю. Атмосфера оптимизма, окружавшая вступление в должность Сунь Ятсена в качестве временного президента Китайской Республики 1 января 1912 года, вскоре была развеяна военным правителем Юань Шикаем, который в 1915-м попытался основать новую императорскую династию. В 1930-х годах, незадолго до начала войны с Японией, напавшей на Китай, а затем и междоусобных войн, демократические формы правления в стране отстаивали прогрессивные деятели и Гоминьдана, и Коммунистической партии. Провозглашение Китайской Народной Республики в 1949-м предвещало наступление эпохи самоопределения, процветания и демократии. Но надежды рухнули под гнетом жестоких политических кампаний Мао, кульминацией которых стала «культурная революция». 1980-е годы, вплоть до трагедии на площади Тяньаньмэнь, явились периодом мощного политического брожения, когда демократия оказалась в центре дискуссий в правительстве, исследовательских центрах, университетах и домах интеллигенции.

По сравнению с перечисленными периодами тон высказываний нынешних китайских лидеров о демократии может показаться осторожным. Как утверждают критики, сказывается отсутствие у правительства подлинной приверженности политическим реформам. Оптимисты же верят, что постепенность реформ приведет к более долгосрочной либерализации по сравнению с опытом прошлого, когда при всей эйфории любые начинания заканчивались провалом. Один государственный деятель старшего поколения, лично знакомый со всеми высшими руководителями Китая со времен Мао, убеждал меня, что демократия всегда была «общим стремлением» китайского народа. Китайский народ полон решимости избежать ошибок, отметил он, но Запад должен проявить терпение. «Пожалуйста, позвольте китайцам экспериментировать, – сказал он. – Дайте нам возможность пробовать».

Куда приведут эти эксперименты – вопрос открытый. Среди китайцев имеет место широкий разброс мнений о том, как много времени потребуется, чтобы демократия укоренилась, но в чем-то они единодушны. Один чиновник сформулировал это следующим образом: «Никто не говорит – 5 лет. Некоторым кажется – 10–15. Кто-то считает – от 30 до 35 лет. Но никому не приходит в голову назвать цифру 60». Находятся и те, кто предсказывает, что процесс демократизации растянется по крайней мере еще на два поколения в руководстве КПК, – по этому сценарию демократия наступит где-то около 2022-го.

В 2004 году среди почти 700 руководителей местного уровня, которые участвовали в провинциальной программе повышения профессиональной квалификации, был проведен опрос. Более 60 % опрошенных заявили, что не удовлетворены состоянием демократии, а 63 % определили политические реформы как слишком медленные. С другой стороны, 59 % респондентов убеждены, что экономическому развитию следует отдавать больший приоритет по сравнению с демократией. Показательно также, что 67 % руководителей местного уровня поддержали прямые выборы глав сельских администраций, а 41 % – выборы глав округов. В то же время 13 % высказались за выборы губернаторов провинций и всего 9 % – за выборы председателя КНР.

В Китае иногда любят упоминать о том, что Соединенным Штатам понадобилось почти два века, чтобы установить всеобщее избирательное право. Несколько первых президентов в Америке избирались в большинстве штатов только белыми мужчинами, владевшими землей и составлявшими не более 10 % взрослого населения. Женщинам пришлось ждать предоставления им избирательного права до XX века, а чернокожим – вплоть до 1960-х. «Это та проблема, – колко заметил редактор одной пекинской газеты, – в отношении которой мы, китайцы, может быть, менее терпеливы, чем вы, американцы».

Весной прошлого года статья с провокационным заголовком «Демократия – вещь хорошая» произвела в КНР небольшую сенсацию. Юй Кэпин, автор статьи, которая была опубликована в журнале, тесно связанном с КПК, – директор аналитического центра, работающего непосредственно на ЦК КПК. Юй, о котором не скажешь, что он не замечает недостатков демократии (она «позволяет сладкоречивым политическим проходимцам вводить в заблуждение людей»), открыто и недвусмысленно одобряет ее: «Среди всех политических систем, которые были придуманы и существовали на практике, у демократии меньше всего недостатков. Демократия – это в некотором смысле наилучшая политическая система для человечества».

Юй Кэпин не прочит Китаю легкого пути к демократии. «В условиях демократического правления, – отмечает он, – руководящие работники должны избираться гражданами, завоевывать поддержку большинства народа; их полномочия будут ограничены гражданами, они не смогут делать все, что заблагорассудится; они должны смотреть людям в глаза и вести переговоры. Но именно эти два момента вызывают у многих из них неприязнь к демократии. Поэтому демократия на практике не функционирует сама по себе; она требует, чтобы народ и государственные деятели, представляющие интересы народа, способствовали ее развитию и претворяли ее в жизнь».

Очевидно, что некоторые люди, находящиеся в центре китайской системы, активно размышляют об этих фундаментальных проблемах. Вопрос в том, будут ли и каким образом эти идеи претворены в жизнь. Китай в последние годы стоит на пороге перехода от старой системы, основанной на авторитете и мнении одного или нескольких лиц, правящих страной, к государству, которое управляется по общепринятым и обязательным правилам. Институционализация власти – это общий принцип во всех странах, успешно перешедших к демократии. Проводимые Китаем эксперименты с местными выборами, реформой судебной системы и усилением общественного контроля – все это составляет часть перехода к системе, в большей степени основанной на правилах. Эту же цель преследуют способы, с помощью которых китайское общество продолжает открываться и диверсифицироваться, способствуя созданию гражданского общества.

Прогресс институционализации в ближайшие несколько лет может в значительной мере зависеть от определяющей политической эволюции Китая – в сторону смены руководства. То, как страна справляется с передачей власти на самом верху, посылает совершенно определенный сигнал всем нижестоящим уровням власти. В этом отношении Китай уже прошел часть пути. Стать преемником Мао Цзэдуна означало оказаться в самом опасном положении, которое только можно вообразить. У Дэн Сяопина были свои проблемы с назначением надежного преемника; он оставался самым влиятельным человеком в Китае почти десятилетие после ухода со всех официальных постов в 1989-м. Первая мирная передача власти в современной истории Китая была осуществлена его преемником Цзян Цзэминем, который вручил свои полномочия Ху Цзиньтао. Цзян остается влиятельным лицом за кулисами, но с Дэном его никто не стал бы сравнивать.

Один высокопоставленный деятель поделился со мной соображением, что вопрос передачи власти больше не может эффективно решаться ad hoc, как это было в прошлом. И Китай, и весь мир сильно изменились; процесс выбора лидеров страны должен быть институционализирован. Проблема, как он объяснил, заключается в том, что новый приемлемый процесс передачи власти еще только предстоит выработать, а до тех пор было бы неразумно отказываться от старой системы. Китай находится в неопределенном состоянии переходного периода. И все же мой собеседник выразил надежду, что ко времени проведения 3-го пленума ЦК КПК 17-го созыва (2009) прогресс станет заметен. Некоторые члены партии даже предложили, чтобы преемник Ху на посту генерального секретаря ЦК КПК был определен голосованием всего состава ЦК, когда Ху Цзиньтао уйдет в отставку в 2012 году. Способ, которым будет избран преемник Ху Цзиньтао, станет безошибочным индикатором того, какое политическое будущее видится нынешнему поколению китайских лидеров. Этот способ покажет, верят ли они, как Сунь Ятсен столетие назад, что демократия – наилучший путь к процветанию, независимости и свободе, для достижения которых китайский народ так долго боролся и ради которых он приносил жертвы.


Источник: "Россия в глобальной политике"