Лента: Политика

Исключительность и нетерпение: классические признаки Криминального Мышления во внешней политике США.
Jim Pittaway ( Джим Питтауэй)
Джим Питтауэй-лицензированный психотерапевт. Он проживает и практикует в Missoula, Montana.
Source: The American Conservative, October 22, 2007

Наша местная газета недавно опубликовала выступления наших достопочтенных сенаторов Макса Баукуса и Йона Тестера. Комментируя доклад генерала Петреуса, сенаторы энергично осудили незадачливое иракское правительство. Макс: "никак не дождемся, когда они наконец встанут на ноги". В такт ему подпел сенатор Тестер: "наши войска великолепно выполняют свои обязанности, но от иракского правительства нет никакого толка".

С политической точки зрения, такого рода высказывания очевидно выгодны, но такой образ мыслей крайне опасен. Это как если бы вы, устроив пожар в доме соседа, одолжили бы ему шланг со своего сада, а после обвиняли бы его в причинении ущерба вашему кварталу, после того как ему не удалось потушить огонь, который вы же и начали. По роду моей деятельности мне приходится заниматься судебно-медицинской экспертизой преступников, и образ мыслей присущий нашим сенаторам прискорбно напоминает ментальность преступника, который во всем винит свою жертву. Это-существенная и характерная часть того, что мы называем Криминальным Образом Мысли.

За прошедшее десятилетие, единственным светлым пятном в нашей безнадежной борьбе со все увеличивающейся американской преступностью стало наше проникновение в Криминальный Образ Мысли. Сегодня практически любая судебная и тюремная программа включает методы исследования побудительных мотивов закоренелых рецидивистов. Эти программы по изучению Криминального Образа Мысли позволили добиться настоящего прорыва в реабилитации личностей,-через идентификацию, анализ составных частей, и реконструкцию антиобщественных привычек ума. Пожалуй, еще более важно то, мы намного лучше научились различать тех по-настоящему неисправимых хищников, которых совершенно необходимо держать в "системе".

Методология анализа криминального мышления может помочь нам понять суть различий между здоровым традиционным американский патриотизмом и антиобщественным, патологическим Новым Национализмом, которому наши сенаторы бесстыдно потакают. Конечно, нужно с осторожностью распространять концепции индивидуальной психологии на общественные явления, но чудовищная разница между нынешним антиобщественным политическим дискурсом и традиционными ценностями американского патриотизма позволяет предположить, что такой анализ может помочь и в анализе криминального мышления целого общества.

Антиобщественное мышление имеет три основных признака: ощущение собственной исключительности (нарциссизм), нетерпение, и нужду в контроле над другими. Сами по себе, эти свойства исходно не плохи. Большинству великих вождей было присуще чувство собственной исключительности; но, соединенное с добротой души, оно дает Линкольна, а в сочетании со злой натурой-Генри VIII. Когда общество или личности становятся неуправляемыми, нужда в контроле оправдана. Нетерпение нужно, чтобы бороться со смертельно опасными болезнями общества,– летаргией и застоем. Но обьединение всех трех признаков порождает настоящего хищника.

Нарциссический хищник несет в себе чувство собственной исключительности и глубокой обиды на других. Он никогда не оценен должным образом и всегда превратно понят. Из его исключительности вытекает тот особый кодекс поведения, который применим только к нему. Страдания, которые он причиняет другим, всегда оправданы его чувством обиды, которое усиливается болью от того, что ему не воздают должного,– а раз его все равно не понимают, это дает ему право на обман. Такая личность относит любые негативные последствия на счет недостатков и просчетов окружающих, несправедливых обстоятельств, необъяснимого коварства, непредвиденных осложнений, и так далее.

Идея американской исключительности – это обоюдоострый меч. В сочетании с этическим поведением и здравой оценкой себя и других, эта идея побуждает самосовершенствование и укрепляет социальное согласие. Но в сочетании со вседозволенностью, нетерпением, и нуждой контроля над другими, эта идея порождает войну в Ираке, Гуантанамо, и тысячи Абу-Грэйбов. Наше чувство особой исключительности оправдывает создание нами особой моральной и этической Вселенной, – так же, как делает это антиобщественная личность, а поскольку все равно нас никогда не поймут и не оценят по справедливости, мы можем равно совершать преступления против виноватых и невиновных, и лгать об этом себе и другим, совсем как те люди, которых я обследую в моем кабинете два-три раза в неделю.

Другая отличительная черта криминального склада ума – неспособность предвидеть последствия своих действий и учиться на своих ошибках. Люди с нормальным складом ума предвидят нежелательные последствия, и этого достаточно, чтобы предотвратить то поведение, которое способно их вызвать; но антиобщественный индивидуум, исключительность которого дает ему ощущение иммунитета, неспособен осознать прямую связь действий и последствий. К этому подключается самообман, побуждающий уголовное сознание спорить до бесконечности, отрицая саму возможность тех последствий, которые угрожают его чувству исключительности и нужды в контроле. Как для алкоголика автомобильная авария никогда не есть результат злоупотребления алкоголем, так и для криминального мышления последствия преступления не являются результатом его преступных действий.

Криминальный Образ Мысли прекрасно иллюстрируют дальнейшие комментарии сенатора Тестера ("гражданская война в Ираке отвлекла нас от ведения боевых действий в Афганистане"). Он перекладывает вину на других и призывает к продолжению того поведения, которое породило проблему. Будучи не в состоянии воспринять последствия своих действий, наши политические лидеры уподобляются рецидивистам, которые также не в состоянии переоценить свои мысли и поступки, чтобы избежать повторения бедственных последствий. Когда мы голосовали за сенатора Тестера, мы ожидали что он приложит все силы к тому, чтобы вытащить нас из Иракской трясины,– а вместо этого он, повинуясь своим политическим расчетам и антиобщественному мышлению, лишь ухудшает и без того огромные проблемы. Это ощущение безнадежности разделяют многие жителями Монтаны, и это сказывается на рейтинге, который составляет сейчас 41 процент и неуклонно падает. Это вызывает отчаяние его бывших сторонников, которые не могут поверить тому, во что он превратился, но еще больше то, что мандат, который ему дали на выборах, превратился в пустое место. Но Йону Тестеру нет нужды для беспокойства. Достаточно того, чтобы он не водился с совсем уж отьявленными мошенниками и воздерживался от заигрываний с пользователями мужских туалетов, а там всегда найдутся политтехнологи, которые убедят избирателей, какие мы все замечательные, как несправедлив к нам весь мир, и все у сенатора будет в порядке, лишь бы только он (как те рецидивисты-уголовники) никогда не брал на себя ответственность ни за что.

Еще одной наиболее характерной чертой уголовного мышления является отсутствие сострадания к другим. Наиболее умелые имитируют сочувствие, в тех случаях, когда их это непосредственно не затрагивает, или когда сострадание отвлекает внимание от их деятельности, или помогает обманывать людей в их намерениях и поступках. Эксперт может выявить это манипулирующее поведение, фиксируя внимание на настоящих жертвах хищника, с тем, чтобы выявить те логические ухищрения, которые маскируют отсутствие сопереживания. Хорошим примером замещенного сочувствия в качестве тактического ухищрения является то, как наш правящий класс из кожи лезет, чтобы продемонстрировать свое сострадание народу Дарфура, поскольку эту ситуацию нельзя поставить им в вину, и, по счастью, от них ничего и не ожидают.

Но, по-правде, непонятно, как наша элита могла бы выразить настоящее сострадание, соразмерное тем невыразимым ужасам и бесконечному хаосу, принесенным народу Ирака в результате американского вторжения. Признать ужасные масштабы того, что мы сотворили этим совершенно реальным людям, их древнему обществу и миру, который они населяют, немыслимо для Нового Национализма. Такой диссидент был бы немедленно заклеймен как подрывающий наши войска, пособничающий терроризму, как "урожденный в америке вражеский комбатант", -это было бы самоубийством для любого, пытающегося сделать карьеру в условиях нашей националистически воспаленной политической реальности.

Исключительность и отсутствие сострадания сами по себе уже являются достаточно плохой комбинацией , нодля создания по-настоящему динамичной уголовной патологии нужен еще один ингредиент- нужду в контроле над другими. Патологическая жажда контроля не только углубляет эксцессы в поведении преступника, но также порождает иллюзорные представления по поводу того, до какой степени контроль вообще возможен в данной ситуации. Эти иллюзии все дальше уводят уголовное сознание от реальности и все более препятствуют принятию правильных решений. Новый Национализм требует от наших государственных деятелей безоговорочной веры в американское всемогущество. Забавно, чем более становится очевидной ограниченность американской мощи, тем громче заклинания о нашей способности контролировать самые ничтожные детали поведения людей в наиболее отдаленных уголках мира. Трудно отыскать лучший пример безумия той нашей патологической системы верований, которая оперирует вопреки разуму и возможностям. Очевидно то, как она ведет нас к принятию негодных решений.

В нашей системе отвественность за неудачу в осуществлении контроля возлагается на того, кто в ответе за этот контроль; но в самой возможности Америки осуществлять тотальный контроль за всем и вся никто не вправе усомниться. Этот логический абсурд – неотьемлемая компонента как криминальной личности, так и всего нашего Нового Национализма. Подобно закоренелому уголовнику, националистическая Америка, вместо того чтобы приспособиться к окружающему сообществу, прилагает все более отчаянные усилия, чтобы контролировать то, что невозможно, да и не нужно, контролировать.

Замечательный пример идиотизма этого мышления- это наша убежденность в нашем праве распоряжаться системой образования в Пакистане. Мы ненавидим их медресе,– пожалуй, даже больше, чем они ненавидят нас. Поэтому мы требуем от президента Пакистана, чтобы он их закрыл. Если бы он нас послушался, его бы уже не было, а ядерное оружие Пакистана перешло бы в руки тех, кто этими медресе заправляет, и кто ненавидит нас за то, что мы пытаемся их контролировать, полагая, что имеем на это право. Все это напоминает действия преступника, который, видя постоянно ухудшающиеся последствия своих действий, пытается взять ситуацию под контроль, чтобы только еще больше потерять контроль, и обостряет ситуацию до тех пор, пока он либо не погибнет, либо не окажется за решеткой,– за преступления, которые он изначально даже не думал совершать. Будучи не в состоянии себя контролировать, преступный ум обречен идти до конца.

В этой последовательности событий также существенно и то, что антисоциальный ум не в состоянии увидеть человеческие черты в любом, кто окажется на его пути. Его сержант – сволочь, его женщина – шлюха, его босс – идиот. Он придумывает отрицательные черты для своих жертв, чтобы доказать себе, что они сами виноваты, – тем, что не удовлетворили его реальные или воображаемые потребности, либо тем, что не подчинились его требованиям. Так наше закабаление Новым Национализмом ведет к тому, что количество людей и тех обществ, которые мы считаем законными, уменьшается на глазах. Стало нормой не только отказывать в признании законности нашим врагам, но и подвергать сомнению законность любой группы или нации, осмелившейся возразить Националистической Америке. Так носитель уголовного мышления, будучи не в состоянии осознать, как его действия в усугубляющейся ситуации влияют на окружающих, не добивается ничего, кроме как все более сужающейся возможности выбора, пока его не настигнет неизбежная развязка – в зале суда, или в морге, где он в конце концов может реально ни с кем не считаться.

История свидетельствует, что такой может стать не только судьба отдельных лиц, но и целых наций. Наши прежние лидеры не только говорили, но и искренне верили в идеи "не причинять зла никому, и нести добро всем", "уважительное отношение к мнению человечества", "бояться нечего, кроме самого страха". Эти воинствующие общественные принципы некогда определяли Американский патриотизм. Со времен Отцов-основателей, которые, разглядев ошибки в составленной ими Конституции, эти ошибки исправили,– и до движения за гражданские права, всему лучшему, что есть в Америке, мы обязаны тому, что постоянно анализировали наши поступки и исправляли ошибки. Самоконтроль, а не контроль за другими – вот что является сердцевиной Американских патриотических традиций.

Но в обстановке тотальной и постоянной войны с неумолимым и бессердечным врагом, самоконтроль, и порядочность, и доброта, и доверие, становятся ненужным хламом. Этим добродетелям не местo в мире, который не понимает нас, который посягает на наши права, который сопротивляется всем нашим попыткам контроля,– необходимого условия нашего выживания, как утверждают наши лидеры. Так же как и любая антиобщественная личность, националистическое Американского руководство в состоянии время от времени имитировать адекватное поведение и самоконтроль. Но они не хотят делать это, никто и ничто не принуждает их к этому, и, увы, они не в состоянии делать это в течение продолжительного времени.

Неизбежно возникают аналогии с теми националистическими идеологиями, что господствовали в Европе в 20м веке. Говоря о исключительных правах нации, трудно тягаться в этом с "высшей расой", и если концентрационные лагеря смерти не апофеоз нетерпения, хотел бы я знать, что же это такое. Вторжение в соседние страны является самым веским свидетельством тому, что ваша нужда контролировать других ушла из-под вашего контроля. Такова Германия в начале 1940-х, укорененная в уголовном мышлении, возглавляемая политиками, с энтузиазмом одобряемыми их народом.

Теперь посмотрим на ту же Германию в конце десятилетия. В течение нескольких лет ситуация драматически изменилась. Соглашусь, что это изменение легко обьяснить: обитaя в порожденных вами же руинах, трудно поддерживать чувство исключительности. Когда вам приходится повседневно участвовать в борьбе за выживание, нетерпение бесполезно, если не смертельно. Когда вас разбили настолько капитально, что у вас не осталось ни способности, ни воли к сопротивлению, вы не в состоянии что-либо контролировать. Так к 1950 году этот же самый немецкий народ и его руководство превратились в сторонников про-социального мышления. С чудесными результатами. Сегодняшняя Германия прекрасно уживается с другими. Она- адвокат терпимости на всех форумах. Она-за передачу полномочий ЕС регионам, а, когда централизованный контроль необходим, Германия за то, чтобы этот контроль был общим. И может ли удивлять то, что эта страна не несет зла другим, но участвует в благотворительных акциях больше, чем кто-либо другой. Уважение немцев к мнению остального человечества близко к религиозному; у них спокойная, стабильная, устойчивая психика.

Все это должно заставить нас задуматься. Похоже, что послевоенные немцы лучшие американцы, по сравнению с тем, чем мы стали. Мы должны помнить, что нацистская Германия в свое время убедила себя в том, что все ее ненавидят и сговариваются против нее из-за ее добродетелей, а не за ее бандитизм,-так же как мы провозглашаем, что нас ненавидят за наши "свободы", а не за нашу беспредельную потребность контролировать других, и за порождаемые этим эксцессы. Нет оснований полагать, что нацистское руководство считало себя преступниками, уж тем более не желали они прослыть самыми пресловутыми преступниками в истории человечества. Они были просто бандой головорезов, которые, повинуясь классической системе криминального мышления, пришли к ситуации, когда их варианты выбора все более сужались, так же как и у любых преступников, до тех пор пока они докатились до лагерей смерти, самоубийств, и народом, проживающим в руинах . Антиобщественная природа национализма обильно задокументирована, ее история написанa кровью миллионов и доступна нам всем для размышления. Единственный вопрос, не слишком ли далеко мы зашли по этой дороге, чтобы вернуться назад?


Источник: "inoСМИ.Ru"