Фатимские события 1917 года были признаны католической церковью после долгого периода недоверия и проверок. Со святынями тех мест связывается немало вполне достоверных исцелений, а также общий подъём веры у множеств людей. Всё это утверждает непредвзятого верующего человека в благом характере откровения, несмотря на некоторые объяснимые аберрации восприятия смысла, которые, по всей видимости, были. Десятки тысяч свидетелей чудесных явлений, содержанием которых была объективная видимость так называемой "пляски солнца" на небе, причём чудо ожидалось заранее, а по свершении о нём сообщили все португальские газеты, – делают невозможным простое скептическое отрицание.

Не вдаваясь в рассмотрение сути Фатимских пророчеств в контексте "Розы Мира" Даниила Андреева, обратим внимание на аспект этого откровения, представляющий интерес в богословском плане. В первую очередь речь пойдёт о видении Троицы Лючией, старшей из трёх португальских детей, ставших непосредственными очевидцами событий и донёсших до нас их конкретное религиозное содержание. Это случилось 13 июня 1929 года, когда Лючия уже стала послушницей в монастыре.

"Однажды ночью я была одна. Я преклонила колени у перил в центре капеллы, чтобы прочесть молитву Ангела. Так как я была усталой, то выпрямилась и молилась дальше с распростертыми руками. Горела только лампадка. Внезапно вся капелла осветилась сверхъестественным светом, и над Алтарем появился Крест из света, который простирался до потолка. В ясном свете был виден в верхней части креста лик и верхняя часть фигуры человека [* образ ипостаси Бога-Отца – примеч.], голубь на груди [* образ Святого Духа], тоже из света, и пригвожденное на Кресте тело другого человека [* Иисус Христос, выражающий ипостась Бога-Сына, Логоса Вселенной]. Несколько ниже пояса, паря в воздухе, виднелась Чаша и большая Облатка, на которую падали капли крови, которые текли с Лица и из Раны на груди Распятого. С Облатки капли соскальзывали в Чашу. Под правой перекладиной Креста стояла Богоматерь (Nossa Senhora, т.е. Наша Госпожа). Это была Фатимская Богоматерь (Nossa Senhora de Fatima), [* выражение ипостаси Приснодевы-Матери] с Пречистым Сердцем в левой руке, без меча и роз, но в терновом венце и с пламенем. Под левой перекладиной Креста большие буквы, бегущие на Алтарь, образовывали слова, которые как будто из кристально чистой воды: "Милость и милосердие".

Я поняла, что мне была показана тайна Святой Троицы, и приняла откровения об этой тайне, которые мне запрещено открывать." (Memorias da Irma Lucia. Vice-Postulacao, Fatima, Portugal 6a. Edicao, Marco de 1990)

На завершительные слова Лючии о "тайне" полезно обратить внимание всем христианам, которые полагают, что богословие Троицы давно раскрыто и надёжно задогматизировано. А ведь на самом деле нет даже никаких достоверных евангельских оснований к тому, чтобы придерживаться в этом вопросе консервативного подхода (подробнее см. "Разбор библейских оснований христианства").

Зато видение Троицы прекрасно соответствует концепции, изложенной Даниилом Андреевым на страницах "Розы Мира", откуда суть мистических образов, представших взору Лючии, истолковывается вполне однозначно. В них Пресвятая Троица открывается как Отец, Приснодева-Матерь, Сын(Логос).

Почему Лючия не могла открыть смысл своего видения Троицы и должна была ссылаться на "тайну"? Ответ, надо думать, очевиден: ей бы не поверили, и весь её опыт был бы объявлен ложным всего лишь на основании расхождения с общепринятой догматикой.

В видении Лючии Святой Дух, в отличие от Отца, Приснодевы и Сына, не представлен в отдельном и равнозначном с ними облике. Смысл этого прост: Святой Дух, голубь на груди Отца – не отдельная ипостась, а проявление ипостаси Бога-Отца. Если мы говорим о Святом Духе, как это понималось в евангельские времена, то Святой Дух, или Дух Божий означает действие в мире, выражающее волю Отца. Святой Дух есть Дух Отца (ср. Мф 10:20 и Мк 13:11). Если же мы говорим о Боге Святом Духе, в том понимании, что постепенно выработалось в христианском богословии уже после разрыва с иудейской традицией, и трактуем дух философски, как субстанцию, то Бог Святой Дух совершенно синонимичен Богу-Отцу; это одна ипостась. Как отмечает Даниил Андреев:

"Разве не естественнее и не последовательнее, не понятнее со всех точек зрения совсем другое решение: именно, решение в том смысле, что Бог Святой Дух именно и есть Бог-Отец, ибо Бог-Отец не может быть кем-либо иным, как Святым и Духом." (РМ 6.3.5)

Интересно отметить, что изображением Святого Духа в образе голубя на груди Отца Фатимское откровение прямо подвергает сомнению латинскую вставку "филиокве" в Символ веры, которая утверждает, что Дух исходит не только от Отца, но также и от Сына. Тем из православных, кого уверенность в своей исключительной причастности к религиозной истине толкнула на неверный путь критики Фатимы, будет довольно сложно объяснить, зачем какой-либо "не той" силе надо было ставить под сомнение то, что им представляется "ложным догматом католиков". Причём ведь, судя по всему, небезуспешно. В Декларации Dominus Iesus ("Господь Иисус", 2000 г.) подписанной Папой Римским Иоанном Павлом II, человеком известным своим особым почтением к Фатимскому откровению, Символ веры приводится в версии без "филиокве".

Следующий момент, на который следует обратить внимание: Пречистое Сердце, которое Фатимская Дева держит в руке. В уме некоторых критиков Фатимского откровения рождается следующий вопрос: а что же в этот же момент пребывает у Неё в груди?

Но в том-то и дело, что это Сердце – не есть в буквальном смысле собственное сердце Фатимской Девы... Сердце в Её руке – символ второй ипостаси вселенской Троицы, той ипостаси, духовными силами которой Фатимская Дева преисполнена, и которую Она выражает для нас. Культ Сердца Приснодевы был принят католиками во исполнение Фатимского откровения 1917 года. Помимо этого, уже прежде в католицизме довольно длительное время существовал аналогичный культ Сердца Иисуса. Опять же, в чём смысл различения между Иисусом и Сердцем Иисуса, зачем такое "умножение сущностей"? В обоих случаях глубинный смысл один и тот же. Это попытка Провиденциальных сил хотя бы косвенными путями подвести христианскую религию к усвоению различия между реалиями вселенского и планетарного масштабов, к преодолению ограниченности богословских взглядов древних исторических эпох, когда Землю представляли центром мироздания. Как Сердце Фатимской Девы оказывается символом второй ипостаси Троицы – Приснодевы-Матери, так и Сердце Иисуса является символом третьей ипостаси, Логоса Вселенной, которого Христос, будучи Логосом Планетарным, выражает, как Слово выражает Говорящего (РМ 6.2.3).

* * *

Кто же Она, Фатимская Дева? Католическая церковь сразу провела отождествление с Девой Марией, и поступить иначе, очевидно, не могла – в силу всё той же скованности догматическими рамками вероучения. Однако из содержания откровения можно заключить, что Она – не Мария, и это уже стало общим местом для нападений со стороны упомянутых выше критиков. Но даже им, со своей точки зрения, должно быть понятно, что ситуацию невозможно охарактеризовать как обман (обмануть и представиться Девой Марией как раз проще всего, что в действительности и имело место в большом числе фальшивых "откровений", возникших в католической среде как бы "по мотивам" и "в продолжение" Лурда и Фатимы, но не признанных церковью). Как и в случае с видением Лючией Троицы в 1929 году, в шести явлениях Девы детям (каждый месяц с мая по октябрь 1917 года) нетрудно разглядеть попытку сил Провидения передать новую истину через прикровенные символы, поверх той догматической ограниченности, что была, к сожалению, выработана далёким от совершенства ходом истории христианства, и с расчётом на будущее разгадывание в свете нового религиозного знания.

(1) Чтобы понять главное, достаточно лишь внимательно вчитаться в слова Фатимской Девы от 13 июня 1917 года, обращённые к Лючии: "Иисус хочет, дабы ты послужила Ему в том, чтобы [люди] Меня узнали и полюбили. Он хочет основать на Земле поклонение Моему Пречистому Сердцу". Подобные цели теряют всякий смысл для Девы Марии, ведь Её и так издавна любят – в особенности, если речь идёт о католической среде, и уж тем более знают. В русском издании книги "Матушка Лючия рассказывает о Фатиме" (1991) это место переведено правильно, но интересно отметить, как порой искажается смысл в некоторых пересказах, также издававшихся печатно: "Иисус хочет, чтобы ты помогла людям узнавать и любить меня", где как бы подразумевается, что уже и прежде люди узнавали и любили Её. Не таков, однако, смысл официального английского перевода "Jesus wants to use you to make Me known and loved" и португальского оригинала "Jesus quer servir-se de ti para Me fazer conhecer e amar".

(2) В западных языках титул Богоматери дословно означает "Наша Госпожа" (порт. Nossa Senhora, исп. Nuestra Señora, англ. Our Lady) и не содержит указания на Материнство в отношении земного рождения Иисуса. На русский же переводят посредством слова "Богородица", и тем самым добавляют смысловую нагрузку, которую оригинал явным образом не указывает.

(3) Лючия спрашивает Фатимскую Деву о том, кто же Она, однако ответ откладывается и даётся только при последней встрече 13 октября 1917 года, когда Дева говорит "Я – Госпожа Розария" (порт. sou a Senhora do Rosario, англ. I am The Lady of the Rosary). Розарий – это, как известно, древнее католическое молитвенное правило, в краткой форме касающееся основных евангельских событий. В ответе Фатимской Девы, как можно видеть, отсутствует даже фразеологизм Nossa Senhora. Сказанное Ею максимально построено так, чтобы пройти по узкому лезвию между пропастями догматической невозможности, с одной стороны, и утраты смысла – с другой. А поскольку ответ был дан в последней встрече, исключалась возможность дальнейших уточняющих вопросов, которые Лючии могли бы подсказать другие люди.

Тот же принцип прикровенной передачи откровения преломляется и в самой Лючии, когда она повествует о том, как рассказывала о своём мистическом опыте людям: "Мне хотелось больше молчать, в особенности о некоторых вещах. Когда меня спрашивали, у меня появлялось чувство внутренней подсказки, которое диктовало мне ответ, и, не давая мне ни в чем уклониться от истины, оно не открывало того, что должно было остаться сокрытым" (цит. по русскому переводу книги Антонио А.Борелли. "Фатимская весть: Трагедия или Надежда?").

(4) В завершающем Фатимском явлении от 13 октября 1917 года, во время обещанного чуда с солнцем, ради которого собрались тысячи человек, Лючия видела две различные символические картины. Одна из них показывает Деву вместе с Христом, другая – Иосифа с младенцем Иисусом в руках рядом с Девой Марией. Тем самым практически прямо указывается, что Фатимская Дева и Мария – разные личности, хотя и соотносимые в рамках некоторого смыслового единства, о чём будет сказано чуть ниже.

Обещание этих важных видений было получено ещё в предыдущем, пятом явлении Девы от 13 сентября 1917 года. Однако понимают и переводят соответствующие слова неверно, в том числе и на английский. Португальский текст: "Em outubro vira tambem Nosso Senhor, Nossa Senhora das Dores e do Carmo e Sao Jose com o Menino Jesus, para abencoarem o mundo". Здесь Фатимская Дева не упоминая себя, ибо слова vira tambem означают "придут также", говорит о Христе (Наш Господь), о Деве Марии как о Богоматери Страданий и Кармила, и об Иосифе Обручнике с младенцем Иисусом. Выражения Nossa Senhora das Dores, то есть Богоматерь Страданий, и Nossa Senhora do Carmo, то есть Богоматерь Кармила, традиционны для католицизма и означают именно Марию. Но в отличие от переводов, в оригинальном португальском тексте лишь одно слово Senhora, один субъект. Два дополнительных определения к нему служат не для того, чтобы различать между собой образы Богоматери Страданий и Богоматери Кармила, а для того, чтобы отличать Nossa Senhora de Fatima от Nossa Senhora das Dores/do Carmo, то есть саму Фатимскую Деву, от которой исходят эти слова, от Девы Марии. Правильное чтение таково: "В октябре придут также наш Господь, Богоматерь Страданий и Кармила и Святой Иосиф с младенцем Иисусом, чтобы благословить мир".

Впоследствии сама Лючия неуверенно попытается отождествлять открывшиеся ей образы с тем, как должны выглядеть в её представлении Богоматерь Страданий и Кармилская Богоматерь по отдельности: "У меня создалось впечатление, что это была Богородица Страданий [...] Явление исчезло, и мне кажется, что я видела еще Кармилскую Богородицу" (цит. по "Матушка Лючия рассказывает о Фатиме"). Конечно, на этом пути она не приходит к правильному пониманию.

(5) По словам детей, внешний облик Фатимской Девы соответствовал юности, им она предстала как неземной красоты девушка лет восемнадцати. Понятно, что с учётом символики этого возраста, личность Девы Марии не вписывается в видение Троицы в 1929 году, поскольку возраст Девы Марии во время распятия Иисуса не мог соответствовать молодости, и мать, по идее, не должна производить впечатление более юное, нежели сын, а Лючия, между тем, прямо утверждает, что узнала именно Фатимскую Деву.

Приведённых выше соображений достаточно для доказательства отличия Фатимской Девы от Богоматери Марии. Нельзя не признать, что оставаясь в рамках ортодоксальных представлений, невозможно объяснить всю непростоту событий с участием Фатимской Девы. Но, всё-таки, кто же Она? Ответ на этот важнейший вопрос может быть почерпнут в истоке русской софиологии конца XIX – начала XX века, или же, в гораздо более определённой форме, у Д.Л. Андреева.

Итак: Фатимская Дева – это София "трёх свиданий" русского философа Владимира Соловьёва, она же Звента-Свентана Розы Мира. Для Соловьёва, которого А.А. Блок назвал "рыцарем-монахом", мистический опыт "свиданий" определил высшие духовные цели его жизни-служения (невзирая на довольно очевидные аберрации самых первых философских построений, которые можно усмотреть на страницах его ранней незавершённой рукописи "София"). В драматической поэме "Железная мистерия" Даниил Андреев даёт такую поэтическую зарисовку:

Всеблагая и Пресветлая – не только носительница духа Женственной ипостаси Троицы, но также олицетворяет полноту соборного единства Церкови Небесной, и в будущем рождает дух нового эона, Царства Божия. На Розу Мира намекает, по-видимому, даже само вовлечение в контекст Фатимского откровения слова "Розарий", означающего "венок из роз". София мистиков, Звента-Свентана Розы Мира – суть "жена, облечённая в солнце" и невеста Христова в Небесах. О Ней пророчествует из глубокой древности даже Апокалипсис Иоанна (хотя, конечно, мы далеки от утверждения, что Иоанн мог вполне осознавать и безупречно ясно передавать эту идею, только в потенциальном вышнем замысле существовавшую в ту пору).

"Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых." (Отк 19:7-8)

Всмотревшись в отпечатки духовных реалий можно увидеть естественный параллелизм: как не различила католическая церковь Фатимскую Деву от Марии на уровне явлений, так и в богословских умопостроениях католиков (да и не только у них) странным, противоречивым образом объединяются Невеста и Мать. В частности Т.Шипфлингер в своей книге "София-Мария. Целостный Образ Творения" пишет:

"Дева Мария – невесто-материнская Соратница и Помощница Христа, как София – Невеста Логоса и Его Соратница в делах творения и управления миром."

Невозможность предлагаемого "невесто-материнского" соединения в одной личности выглядит очевидной. На первый взгляд, даже удивительно, что автор предлагает такие странные вещи. Но правда заключается в том, что мистические интуиции глубже требований ограниченной рациональности, и эта ошибка неразличения порождается от действительного основания, от высшего духовного единства. И Невеста Планетарного Логоса, и Мария указуют нам на Одно, выражают для нас Одно – Приснодеву-Матерь, ипостась Вселенского Божества. Так же как и Деву Марию, Невесту Христа дóлжно именовать Госпожою-Приснодевой. Более того, по отношению к человечеству Звенте-Свентане принадлежит духовное материнство. Поэтому неудивительно, что согласно изложению Лючии, Фатимская Дева называла Пречистое Сердце одновременно и своим Сердцем, и Сердцем Марии. Тем самым указуется единство Мировой Женственности в двух Её высочайших зримых для нас выражениях.

* * *

Возвращаясь к видению Троицы, можно обратить внимание вот ещё на что – на слова сотканные "будто из кристально чистой воды": милость и милосердие. В этом символизме и в помине нет ничего намекающего на традиционную для католицизма юридическую теорию искупления, согласно которой Христос должен был стать "жертвой за грехи", пострадать вместо людей, потому что без "справедливого наказания", как утверждают "юридисты", ссылаясь на послания Павла, Бог не может простить людей. Фатимское откровение довольно ясно намекает на один момент, который юридическая теория игнорирует совершенно – на евангельские слова Иисуса Христа "милости [т.е. милосердия, греч. ελεος, англ. KJV – mercy] хочу, а не жертвы" (Мф 9:13, Мф 12:7; ср. Ос 6:6). Надо отметить, что и от этой неприемлемой в нравственном отношении теории в современном католицизме происходит отступление:

"Это значит, что Христос отдал жизнь "от имени", – а также вместо (то есть замещая), in substitutione, всего человечества – чтобы всех освободить от греха. [...] Искупительную ценность "замещению" придает не тот факт, что невиновный понес наказание, которое заслужили другие, и таким образом до некоторой степени справедливость была восстановлена (в действительности в таком случае правильнее было бы говорить о вопиющей несправедливости). Напротив, искупительная ценность определяется тем, что Иисус, побуждаемый чистой любовью, стал солидарен с виновными и тем самым как бы "изнутри" изменил их участь. Ибо когда кто-то добровольно берет на себя эту катастрофическую участь, вызванную грехом, исходя исключительно из чистой любви на благо грешников, они выходят из ситуации противления Богу, и даже напротив, подчиняются любви, исходящей от Бога (Гал 1:4), приобщаясь к источнику благословения (Гал 3:13-14). (Папа Иоанн Павел II. "Верую в Иисуса Христа Искупителя" ч.2,гл.4,5.3-4)

"...И хотя Христос, как и Бог Отец, не желает зла "Богоубийства", совершенного людьми, но все же Он принимает это зло, чтобы использовать его на благо спасения мира." (Ibid. ч.2,гл.4,1.4)

Всё это, конечно, ещё далеко от адекватного представления, а для критики, в том числе со стороны "юридистов" – весьма уязвимо, но ценно здесь главное – активизация процесса освобождения от юридической безжалостности в католическом богословии. Между прочим, именно чудовищное "юридическое" понимание Бога, как посылающего миру всяческие "кары за грехи", вроде голода или войны (вследствие чего грехи будут ещё более умножаться!), ответственно за несколько элементов искажений в восприятии троих португальских детей в 1917 году.

Смысл Фатимского откровения приводит к расхождению и с некоторыми другими худшими сторонами ортодоксального богословия. Показательны, в частности, следующие слова Фатимской Девы в приблизительном изложении Лючии: "Вы видели ад, куда идут души несчастных грешников. Чтобы спасти их, Бог хочет установить в мире почитание Моего Пречистого Сердца. Если будет сделано то, что Я вам скажу, много душ будет спасено и наступит мир" (Fatima in Lucia's Own Words (Sister Lucia's Memoirs). Postulation Centre, Fatima, Portugal. May 1976 Edition; пер. с англ.). Можно видеть, что спасение душ из ада (определённо – не чистилища в католическом понимании) принципиально возможно и, кроме того, поставлено в зависимость от благоприятного или неблагоприятного хода событий в нашем физическом мире. Для догматиков всё это очень странно и "непозволительно", а вот в свете "Розы Мира" никаких странностей нет. Поскольку страдания в аду существуют абсолютно вопреки Богу, вопреки Провиденциальным силам, и исключительно по воле демонов, то и вызволение грешников оттуда неразрывно связано с общим ходом мировой борьбы сил добра и зла.

МАТЕРИАЛЫ:

1. Португальский оригинал  http://www.radiofatima.am.br/missionarios/historia.php

2. Английский перевод  http://www.theotokos.org.uk/pages/approved/appariti/fatima.html

3. Критика со стороны клирика М.В.Петанова (цитаты на русском)  http://makary.narod.ru

4. Фотокопии страниц книг и документов  http://www.mdep.org/attach2.html