Холст, масло. 66x81,5 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Сегодняшний искушенный зритель отчетливо понимает место Тархова в русской и европейской культуре начала ХХ века: ему не хватает общего образования, художественной школы. Его композиции подчас наивны (хотя ХХ век всегда привечал наивное искусство). Выбор тем произведений (если только это не пейзажи) ограничен. Повторяющаяся живописная манера (длинные вертикальные или косые мазки) позволили Льву Баксту еще в 1907 высказать мнение, что тарховские парижские «вермишели» надоели… Но этот художник интересен сегодня всем, кто предпочитает фигуративное искусство нефигуративному, а живописный оптимизм – ипохондрии и скепсису. Почти сто лет тому назад Александр Николаевич Бенуа проницательно заметил: «Отчего бы кому-нибудь не послушать меня, не попробовать выбросить из своих комнат всякую дрянь, что висит и кривляется на стенах у них, <…> а вместо того повесить ликующие картины Тархова?» А Сергей Маковский, устроивший выставку Тархова в редакции журнала «Аполлон» в 1910 году был уверен, что «пора и нам, русским, понять, что Тархов не «кто-нибудь», что этот самоучка, так серьезно полюбивший искусство, – большой самородный талант. Пора поклониться его глубоко-правдивому, искреннему, прекрасному творчеству».
Валентина Бялик. "Русское искусство". №3/2005
|
|
