Холст, масло. 207,6х308 см.
Институт искусства, Чикаго, Мемориальное собрание Элен Берч Бартлетт.
Над этим полотном Сёра работал два года. На нем изображены парижане, отдыхающие солнечным летним днем на острове Гранд-Жатт близ столицы. В отличие от импрессионистов, художник отказался от спонтанности и естественности в передаче этой сцены. Фигуры у него выглядят статичными, схематичными и лишенными индивидуальности. Они напоминают древние фрески, а атмосфера картины полна ощущением остановившегося времени.
Зарисовки на Гранд-Жатт Сёра делал днем, а затем в студии работал с холстом, используя придуманную им пуантилистскую ("точечную") технику. В результате произведение вышло столь необычным, что поклонники Сёра поспешили объявить его "мессией нового искусства".
Критики, анализируя картину, говорили о публичном одиночестве человека, об издевательстве над лицемерными общественными нормами, но сам Сёра был лаконичен: "Я применил здесь, – заявлял он, – свой метод, вот и все".
* * *
22 мая Сёра опять отправился на Гранд-Жатт, чтобы приступить там к новой большой работе, полотну того же размера, что и "Купание", но с гораздо более тщательно продуманной композицией, более сложными и тонкими ритмами. Расположившись в том же месте острова, лишь слегка удалившись от берега и повернувшись на сей раз спиной к мосту Курбвуа, он принимается рисовать воскресную толпу людей, прогуливающихся в тени деревьев. Воплощая свой замысел, Сёра будет писать полотно и одновременно делать множество набросков, которые помогут ему лучше изучить местность, уточнить выбор деталей, наметить расположение и позы персонажей. По его выражению живопись – это "искусство взрыхлять поверхность". Он придаёт полотну глубину, поместив в перспективе пейзажа, где есть река и деревья, тридцать или сорок персонажей; он начнёт с того, что определит место действия картины, которая получит название "Воскресенье после полудня на острове Гранд-Жатт": кривая, уходящая от берега острова, горизонталь противоположного берега (там находится уже Аньер), отдельные деревья или группы деревьев, заросшая травой земля, тени, падающие на неё при солнечном освещении; затем художник ввёдет в композицию гуляющих людей, распределив их по отношению друг к другу и по отношению к целому в соответствии с обертонами картины. Эти существа, пока ещё неведомые, должны стать фигурами в застывшем балете, которым управляют математические законы…
Сосредоточившись на создаваемом этюде, Сёра, чей взгляд отфильтровывал образы сквозь полуприкрытые веки, тщательно изучал местность. Он анализировал цвета, стараясь как можно точнее определить составляющие их элементы, дозировку локальных тонов, тени, света и те эффекты, которые они производили, воздействуя друг на друга. По воскресеньям он делал зарисовки людей или животных, случайно попавших в поле его зрения и привлекших его внимание. Среди них и человек в военной форме, и сидящая женщина, и стоящая дама с зонтиком, и собака, которая, задрав хвост, обнюхивает траву. Уже дома Сёра сопоставлял крокетоны, решал, какие из них сохранить, а от каких отказаться и каким образом сочетать свои находки, включая их в композицию.
Стремясь продвинуться в изучении мотива, на фоне которого он расположит свои персонажи, Сёра приступает к работе над полотном размером 65 на 81 сантиметр: он изображает пейзаж без гуляющих людей, с деревьями, тенистыми и солнечными участками, рекой, парусной лодкой и двумя другими судами. Он выполняет большие рисунки деревьев с упрощёнными формами. И почти каждый его крокетон – предлог ещё раз вернуться к той или иной детали пейзажа.
Утром на острове Гранд-Жатт, а пополудни в своём ателье Сёра по-прежнему работает над своими полотнами – "Воскресеньем" и единственным пейзажем. Он по-прежнему занят поиском деталей. "Воскресенье", прежде чем оно будет закончено, потребует от художника ещё долгих месяцев упорного труда. Близится осень, поэтому он спешит сделать как можно больше набросков, они позволят продолжить работу тогда, когда Гранд-Жатт опустеет из-за ненастья. Сёра зарисовывает различные типы людей всех возрастов и сословий, которые по воскресеньям попадаются ему на острове; одни прогуливаются, другие застыли в неподвижности возле реки, пестрящей яликами, парусниками и буксирами, третьи сидят в тени деревьев; дети либо резвятся, либо чинно сопровождают своих мамаш; тут и кормилица, и женщина с удочкой, и лежащий на земле лодочник в жокейской шапочке, который курит длинную трубку, и два подгулявших солдата, и даже какой-то человек, дующий в трубу.
В том, что Сёра видел этого трубача на Гранд-Жатт, нет никаких сомнений. У него весьма небогатое воображение. Но ему присуща некоторая доля иронии, он склонен подчёркивать с каким-то холодным лукавством забавные черты. Никто из импрессионистов, с их повышенным интересом к повседневности, не рискнул бы интерпретировать с той точностью, с какой это делает Сёра, современный женский силуэт, искривлённый выпуклостью пышного турнюра. Не побоиться он и включить в композицию животное, в сущности там совершенно неожиданное, – обезьянку с длинным, свёрнутым в колечко хвостом, которую модно одетая дама держит на поводке.
Но когда Сёра перенесёт на холст эти наблюдения, в которых сквозит юмор, всё, что есть в них субъективного, растворится в тщательно продуманной композиции полотна, и точно таким же образом в ней растворится сиюминутность данной сцены, её злободневность. Художник размещает фигуры согласно композиционным линиям, с геометрической точностью выверенным вертикалям, горизонталям и диагоналям, отталкивающимся одна от другой. Вертикаль, разделяющая картину на две равные части, определяет положение центральной фигуры (женщина, держащая за руку девочку), вокруг неё распределяются остальные персонажи, в частности, две группы слева и справа: одна, образуемая стоящей парой, другая – тремя людьми, сидящими или растянувшимися на траве, они уравновешивают композицию.
Если художник, не колеблясь, воспроизводит особенности моды 1884 года – завтра она, как и любая мода, устареет и будет выглядеть нелепо, – то делает это потому, что прекрасно осознаёт: его творческая алхимия превратит все эти пышные турнюры, забавные, украшенные цветами шляпы в чисто пластические образы. Люди сохраняют на его полотне свою индивидуальность, но, по сути, речь идёт лишь об их внешнем облике. Вырванные из хрупкого и зыбкого мира живых существ, они оказались брошенными в абстрактный мир, существующий вне времени. Обретя чистоту, их формы в конечном счёте становятся не более чем формами: они соотносятся, перекликаются друг с другом, будучи тесно связанными между собой. Нельзя изменить ни одну деталь, не изменив целого. Линии помогают поддерживать между элементами отношения настолько же непреложные, насколько непреложны законы, управляющие космическими телами. В этих линиях как бы ощущаются колебания вселенной.
По материалам книги А.Перрюшо "Жизнь Сёра"./ Пер. с фр. Г.Генниса. – М.: ОАО Издательство "Радуга", 2001. – 184 с., с илл.
http://impressionnisme.narod.ru/SERA/sera12_about.htm
|
|
