Бумага, масло. 19 x 26,5. Чувашский государственный художественный музей, Чебоксары
Куинджи вернул пейзажу восторженное чувство красоты и необычайности мира, отказавшись от поэтизации прозы медленно текущей жизни. В отличие от передвижников Куинджи отклонил всякое намерение исследовать, заменив его открытым и откровенным желанием наслаждаться сущим. Конечно, художник не мог совершенно избежать интерпретации жизни. Природа осмысливалась им как часть космических сил, способных нести красоту.
В реальности художник искал необычайный образ мира. Его он пытался найти, созерцая величественные горные вершины, в которых поражает почти неземное освещение. В наследии художника много работ, посвященных теме гор: «Эльбрус. Лунная ночь» (1890-1895, Государственная Третьяковская галерея); «Снежные вершины гор. Кавказ», «Снежная вершина. Кавказ» (обе – 1890-1895, Государственный Русский музей); «Вершина Эльбруса, освященная солнцем»; «Эльбрус днем. Стадо овец на склонах», «Эльбрус вечером» (все – 1898-1908, Государственный Русский музей), «Эльбрус днем» (1898-1908, Симферопольский художественный музей) и многие другие. В некоторых из работ удивительно тонко запечатлена воздушная среда, размывающая очертания горных склонов. В других он интенсифицирует цвет, благодаря чему освещенные снежные вершины высвечиваются фосфоресцирующими красками.
Впервые на Кавказ художник попал в 1888 году по приглашению художника Николая Ярошенко, имевшего дачу в Кисловодске. Первая же поездка была отмечена встречей с поразительным феноменом, как бы предзнаменовавшим последующую красочность кавказских пейзажей. В Бермамыте Куинджи и Ярошенко посчастливилось увидеть редчайшее явление в горах – Брокенский призрак. На поверхности радужно окрашенного облака они заметили отражение своих увеличенных фигур.
Романтический пафос, которым пронизано изображение горных кряжей, сияющих недоступных вершин, манящих притягательной силой и влекущих человека к познанию неизведанного, перерастает в некий символ прекрасного и недостижимого мира. Спустя тридцать лет увлеченность Куинджи темой мироздания поразит воображение Рериха и перейдет в его гималайские сюжеты.
Несмотря на кажущуюся натуралистичность изображения, в образах Куинджи явственно прочитывается некая завороженность созерцаемым миром. Земное и планетарное сливаются в целостном понятии мироздания. Величие мира наполняет душу человека торжественным звучанием и земное как бы очищается вечным.
|
|
